Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
Хагалар с трудом отвлек себя от окровавленной руки. Пошатываясь, направился к выходу, и буквально вытолкнул из дверей стоящую там Отал на глазах у нескольких поселенцев.
— Ты чего, Хагалар? — спросил кто-то.
Вождь резко развернулся к говорившему. Заклинания чуть не слетели с его губ. Еще немного, и голова вопрошающего покатилась бы по мощеной дорожке… Где-то вдалеке загоготали гуси. Хагалар отвлекся на них, пытаясь привести себя в чувства.
— Прости, — с трудом бросил он не то Отал, не то остановившимся в недоумении асам, и снова обратился в птицу. Нельзя терять времени. Хвала Бездне, что спасительный Алгир не успел никуда уйти.
— Оставьте нас, — бросил Хагалар прочим медикам, и те не посмели ослушаться.
— Пей! — Алгир без всяких вопросов и просьб протянул еще теплую, явно только что сваренную жидкость знакомого горьковатого вкуса. Хагалар залпом осушил рог.
— Еще.
— Нельзя. Жди. Должно помочь.
Маг тяжело опустился на пол. Он размеренно дышал,
А еще можно отвлечься на боль, пока Алгир промывает рану на руке чем-то щиплющим.
— Глубокий.
Он сказал «глубокий», а не «глубокая», значит, знает про укус. О, как же сложно связно мыслить!
— Я чуть не убил Ивара, — произнес Хагалар долгую минуту спустя, когда почувствовал, что безумие отпустило и сознание полностью вернулось к нему. — А прежде чуть не покалечил Отал.
— От своей сущности не убежать, — философски заметил Алгир. — То, что тебе удавалось сдерживать себя почти тысячу лет — удивительно. Но больше ты не сможешь.
— Я не сомневаюсь в твоих лекарствах, — хмыкнул Хагалар. — Не сомневался тогда, не сомневаюсь и сейчас.
— Лекарства бесполезны, — покачал головой Алгир, перевязывая ладонь. — Главное — это спокойная жизнь. Без сильных стрессов, без потрясений. Жизнь, не требующая твоего гения. Но сейчас ты разве не стремишься вернуться к тому, что было когда-то? Неужели заключать договора с иными мирами сейчас проще, чем раньше?
Хагалар не ответил. Память услужливо стирала и стычку с Отал, и истязание Ивара. В голове засело только одно слово — «тварь». Не его слово. Первой его произнесла Отал, но он не ее копировал. Он слышал его очень давно. От Гринольва. Конечно же. Гринольв любил так называть его, когда бывал особо недоволен и пытался наказать. Порой игра в догонялки и прятки по комнате кончалась плохо для мебели и прочих предметов быта. Но Гринольв никогда не приковывал, хотя мог. Словно ему нравилась охота за жертвой в замкнутом пространстве, словно он получал от догонялок и ругани гораздо больше удовольствия, чем от самого процесса нанесения ударов. Можно спросить. Но вряд ли Гринольв теперь признается.
События получасовой давности превращались в осколки, но, перебирая их, Хагалар мог с уверенностью сказать: так он себя раньше не вел. Он не срывался. Никогда. Не терял рассудок столь опрометчиво. Не давал волю эмоциям. Некстати вспомнилось треклятое избиение детеныша. Локи разбудил зверя, хотя сам того не понял. И чуть было не поплатился жизнью. Когда Хагалар пришел в себя и посмотрел на спину якобы плоти Одина, то не увидел ни единого кусочка кожи, зато хорошо просматривались обнажившиеся мышцы. И кровь. Много крови. Прикованные софелаговцы со своего ракурса не видели всей тяжести повреждений. И только вызвавшийся лечить Лагур знал всё. И ничего никому не сказал, а на лице его не дрогнул ни один мускул. Будто до поселения он работал палачом и привык к подобным картинам. Но ребенок. Если бы он не отключил сознание, то умер бы в муках. Хагалар это сразу понял, но запретил себе вспоминать. А сейчас прошлое нахлынуло, сметая лавиной события сегодняшнего дня. В тот раз ему удалось подчинить собственное безумие и срывов больше не было. Удастся и на этот раз. Больше никто не пострадает. Никогда.
Фену не могла вспомнить, сколько лет или даже столетий не покидала поселения, а до этого — родной хутор. Уходила ли хоть когда-то дальше ближайших соседей, океана и небольшой рощицы скрюченных березок, окружавших топкое болото? Столетиями родной мир оставался для нее загадкой, зато теперь она имела сомнительное удовольствие осматривать южные земли. В седле она держалась немногим лучше ученого человека, поэтому блистательным царевичам частенько приходилось их ждать и делать незапланированные привалы. Они часто уезжали далеко вперед, оставляя ее с человеком на попечении прислужников Тора. Те английский не понимали и не вмешивались в неспешные беседы, дурманящие человека.
Ванахеймские длинноногие лошади, непривычные к лавовым полям, пересекали равнины и холмы по узким тропкам, чтобы попасть на очередной хутор для подтверждения безумной гормональной теории, по сути никому не нужной. Зачем вся эта кутерьма человеку и царевичам, Фену не вдавалась, ей поездка была необходима, чтобы завершить начатое. Человек давно пал под напором чарующей прелести, но не интересовал Черную Вдову ни как мужчина, ни как жертва. Обычно своих случайных любовников она представляла растерзанными, выпотрошенными, украшенными венками из собственных ребер. Какие только фантазии не клубились в ее голове при взгляде на восхитительных венценосных царевичей, а человек… Всего лишь букашка под ногами. Букашка, которую почему-то ценит младший царевич, но от этого не потерявшая своего ничтожества. Фену любила настоящих мужчин и настоящих женщин и терпеть не могла неоформившееся, неопределившееся желе, в котором только по первичным признакам можно распознать мужчину или женщину. Таким желе ей представлялся ученый из Мидгарда. Быть может, его вторая половина и несла на себе отпечаток альфа-самца, но первая была такой
Фену с трудом сдерживалась, стараясь ничем не выдать себя. Каждая ночь на новом месте, среди новых асов, восхищающихся царевичами и с любопытством наблюдающих за человеком, могла стать последней. Остатками здравого смысла Черная Вдова убеждала себя, что убивать царевича нельзя, можно только зачать ребенка. О, если бы она могла соблазнить кого-то достойного на очередном хуторе. Столько мужчин, столько новых лиц, и никого подходящего, по-настоящему привлекательного. Измельчали асы за последние столетия. Это обстоятельство ужасно угнетало, как и наблюдательность Беннера. Она — спутница человека, так ее воспринимали на хуторах, не признавая в ней отверженную, считая лишь переводчиком и прислугой царевичей, но ее настоящая цель — влюбить человека в себя. У нее получилось, остался маленький шаг, последнее условие, но если ученый ревнив, то сорвется с крючка в последний момент. Нельзя забывать о главной задаче — о битве с Гринольвом, но как порой хотелось воткнуть нож промеж ребер спящего человека, избавив себя от кандалов! Ведь рядом Тор. Идеальный Тор, затмевающий солнце и луну. Фену постепенно подкрадывалась к нему, каждую ночь оказываясь всё ближе. Боевых магов поблизости нет, мастер ни о чем не узнает, а назойливого человека она в худшем случае отошлет на всю ночь с какой-нибудь медичкой обсуждать правила деления дробей.
И вот очередной хутор! Наконец-то! Как долго они добирались до него. Как она устала держаться в седле. И не только она. Даже лошади казались изможденными. Неказистый дом, затерявшийся среди гор, окруженный десятком водопадов, утопал в черничниках и детях всех возрастов. Они обступили Тора, стоило им признать в нем обладателя волшебного молота. О, он был бы идеальным отцом: с такой неподдельной радостью возился с детьми и даже катал на Мьельнере. Локи его восторга не разделил и удалился к реке, которая, по слухам, текла одновременно в двух направлениях и обладала целительными свойствами: не зря же пившие ее воду женщины беременели чуть ли не в три раза чаще прочих асгардиек. Если считать истиной легенду о том, что на Иггдрасиле пасутся священные олени — Дайн, Двалин и Дуратрор — с чьих рогов капает медвяная роса, снабжавшая водой все реки, то предположение выглядело абсурдным. Если считать, что прав круговорот природы и размывание водой кучи химических элементов, то реку и правда стоило изучить. Священные животные Одина точно существуют: воронов и волков Фену видела лично, а о Рататоске рассказывал Локи. Если есть белка-сплетница, почему не быть и оленям? Пускай назойливый младший царевич их и не встречал… Зачем вообще присоединился к походу? Только настроение портит и мешает осуществлению сразу двух коварных замыслов. Фену собиралась проследить за ним, но заметила, что к Тору полезли подростки, страстно желающие прокатиться на волшебном артефакте. Близилась ночь, холодало, но на фоне заходящего солнца полет выглядел особенно эффектно. Усердный человек, впечатленный количеством детей, собирался чуть ли не всю ночь провозиться с женщинами и медичкой, прекрасно владевшей английским и вызвавшейся переводить. Фену оказалась предоставлена сама себе. Она подошла к спустившемуся с небес Тору. Подошла ближе, чем того дозволяли приличия. Дети расступились перед ней, пораженные не то ее красотой, не то уверенностью настоящего хищника, наконец-то отыскавшего достойную жертву.
— Ваше высочество, могу я присоединиться? — нежно проворковала она и провела рукой по небритой щеке.
— Конечно. Хватайся, — промямлил Тор. Он был уверен, что она — «девушка» человека. Недавно он сам ее так называл и долго объяснял, кто же такая «девушка» и чем отличается от невесты или жены. Фену внимала, кивала царственным глупостям и не собиралась спорить. Вот и сейчас одной рукой она обвила шею, другой схватилась за пояс, прижавшись вплотную. Тор, разумеется, был одет, но не в защитную многослойную одежду, ведь никто не посмеет напасть на блистательного царевича в Асгарде ни с молотом, ни с мечом, ни с копьем, а от женского оружия броня не спасет. Тор раскрутил Мьельнир и аккуратно поднялся в воздух, крепко держа Фену за талию свободной рукой. Вечерняя прохлада обратилась в холод, волосы, предусмотрительно освобожденные из прически, развевались по ветру. Тор поднимался всё выше и выше, скрываясь от глаз подростков, чьи родители безуспешно пытались загнать своих чад в дом.