Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
Голос Отал, такой воинственный и шумный вначале, утих к концу тирады. Язык окончательно отказал ей, и, как Ивар не прислушивался, ничего внятного, кроме как имен Хагалара, Локи и Одина, так и не услышал. В неясное бормотание про чьи-то амбиции (кажется, Хагалара) и плененных детей Одина он даже не вслушивался. Ему и на трезвую голову хватало ставшего притчей во языцех высокомерия боевых магов. Он только надеялся, что купол, глушащий звуки, сработал отменно. Если кто-то подслушает, то не миновать беды. Ну Отал, вот что она обо всех тут думает. Поливает грязью царевича, а сама не менее двуличная тварь! Ивар привык скрывать свои подозрения. Ему казалось, что все окружающие, словно священные животные на заклание, следуют за Локи и видят в нем свет надежды, но, возможно, не все обезумели от сожительства с высокородной особой.
Утром следующего дня крестьяне решили приятно удивить Беннера, недовольного их жизненными условиями. Они испекли хлеб прямо в земле: на глазах гостя закопали форму в горячий песок, а по прошествии часа откопали и приказали попробовать. Отказаться он не посмел и по достоинству оценил столь странный метод приготовления.
— Почему вы не используете близость горячих источников? — удивился он, делясь хлебом с Эльмой. — Поразительно, что вы не пытаетесь хоть как-то отапливать ими дома.
Эльма перевела, но его слов не поняли, хотя и улыбались, и кивали. Беннер за последнее время успел убедиться, что в Асгарде очень трепетно относятся к гостям, и пускай во дворце он чувствовал себя ущемленным, но в поселении и на хуторах в полной мере оценил гостеприимство асов. Другое дело, что даже бонды при всем желании не могли предоставить хоть немного приемлемые условия, но они старались удовлетворить любую просьбу, так что Брюс стеснялся о чем-то просить.
Перед отъездом он сердечно поблагодарил местную медичку за помощь и приятное общение. Именно она натолкнула его на мысль о кортизоле, который пока казался ответом на все вопросы. Беннер хотел материально отблагодарить Гуду, но боялся совершить промах, поэтому обратился к Тору.
— Если хочешь оставить ей что-то на память, дари сам, — посоветовал бог грома. — Если я или Локи подарим, пусть даже пластинку серебра, она не потратит ее никогда, а будет носить как украшение и оберег.
— Я не имел ввиду, чтобы ты что-то дарил вместо меня, — объяснил Беннер. — Я хотел спросить, насколько это уместно? Черт поймет ваши правила: не забьют ли ее камнями за то, что она приняла подарок от незнакомого мужчины?
Тор в ответ рассмеялся и шепнул пару слов Эльме. Та кивнула и ушла, а Беннер терялся в догадках, что задумали асы, пока при прощании не увидел на пальце Гуды одно из колец Эльмы. Такого поворота он вовсе не ожидал, но не устраивать же прилюдное разбирательство.
— Я вернусь на Землю и куплю тебе кольцо в несколько раз дороже, — пообещал он Эльме, когда пять лошадей зашагали по пыльной дороге, огибая очередную гору. Магичка не ответила, только таинственно улыбнулась, а в ее глазах блеснул луч восходящего солнца. «Ей пойдут сапфиры, — решил Брюс. — Или азурит, циркон… Нет, танзанит — камень северного сияния — он будет идеален».
Рассветное солнце, вновь выглянувшее из-за облаков, засияло в распущенных волосах Эльмы. Почему она не заплела их? Ветер играл отдельными прядями, разбрасывал их по темной ткани плаща. И Брюс, любуясь ею, забывал обо всем: и о Земле, и о долгом мучительном переезде до следующего
Путь до следующего хутора был неблизким. Он занял несколько ночей и почти всё время Локи провел подле Тора. Они ехали впереди, чтобы не мешать Беннеру, плохо державшемуся в седле, ворковать с Фену. Точнее, ворковала она, Беннер все больше слушал и бросал на нее многозначительные взгляды. Локи только диву давался, как легко человек купился на простейшие уловки, пускай Фену и соблазнила едва не половину Асгарда.
Дорога вела через невысокие горы, скрывавшие узкие водопады, остатки елового леса и овец, выгнанных на всё лето. Было скучно. Только однажды, проезжая вдоль отвесных скал, братья встретили огромную колонию тупиков.
— Надо же, вернулись! — удивился Тор, хотя тупики всегда возвращались мидгардской весной, а уже царило лето. Неуклюжие черно-белые птицы с большими яркими клювами и валиковатыми телами сидели на скалах, ныряли в океанские воды и даже летали, несмотря на пухлую тушку и маленькие крылышки.
— Ученые говорят, что тупиков у нас примерно столько же, сколько асов, — меланхолично заметил Локи, резко вытягивая руку вперед: несколько птиц сорвалось со скалы и бросилось в морскую пену.
— И как твои ученые, сидя за забором, посчитали тупиков, гнездящихся по всему Асгарду?
Вопрос Тора заставил Локи задуматься. У него не было подходящего ответа. Тупики и правда встречались по всему Асгарду, для их подсчета необходимо оказаться за забором, а вроде как естественники не покидают границ тюрьмы. Пока он размышлял, подъехали попутчики. Человек принялся фотографировать птиц, которых знал еще по Мидгарду. Отверженная позировала и даже умудрилась поймать тупика ради красивого кадра. Колония тут же в полном составе нырнула в воду, но вскоре вылезла на скалы, несмотря на отчаянные вопли сородича. Тор предложил закусить пойманной птицей, но Беннер, разумеется, не позволил.
Кроме тупиков, по дороге не встретилось ничего интересного, знаменательного или красивого. Но человеку пейзажи Асгарда были в диковинку. Он смотрел на заснеженные вершины гор и прикидывал, можно ли до них добраться за день, он подходил к языку ледника, скрывавшемуся между горами, и пытался залезть хотя бы немного вверх. Разумеется, у него ничего не выходило: плотный снег ничем не отличался от льда и без специальной обуви был неприступен, но у подножья Беннер сделал несколько кадров. Особенно долго возилась Фену, которой, по совету Брюса, непременно хотелось запечатлеть сверху, как она якобы лежит на леднике на красном плаще Тора, и чтобы в кадр обязательно попал черно-белый, испачканный пеплом, ледник и окрестные смуглые горы. Тор одолжил плащ, поднялся на молоте и сделал несколько снимков с высоты птичьего полета. Он очень хорошо освоил человеческую технику — недаром прошла ссылка в Мидгард.
Локи все эти восхищения красотами родного мира и позирования у скал стояли поперек горла. Он злился, что переезд затягивается, а воспоминания, от которых он пытался скрыться, всё чаще прорывались наружу. Он снова видел мать. Ее лицо, искаженное яростью, и кинжал сестры, воткнувшийся в фибулу на пару с его собственным. Видел отца, указывающего зимой на нужную могилу, а также девушку с яблоком из воспоминаний. И асы, и етуны старели, хотя и медленно. Но всё же та девушка с яблоком не могла стать матерью шестерых детей, не могла превратиться в уродливую старуху, которая якобы вела в бой армию етунов. Она была отвратительна, даже несмотря на плотную одежду, не дававшую оценить ничего, кроме лица. Она вовсе не походила на своего сына. Как говорил Всеотец? «Сыновья обычно похожи на отцов, а не на матерей», но ведь тогда дочери должны походить на матерей, а царевна Етунхейма не унаследовала от матери ни единой черты, как и он сам.