Ловушка для советника

Я долго думал, когда все это началось. Когда моя собственная жизнь стала хоть немного принадлежать именно мне? Я, полукровка, сын земной женщины и подземного принца, ушедший под холмы, я принял сторону ши, волшебных созданий, живущих вечно. Оговорка — или пока их не убьют. Как оказалось, бессмертные ши погибают так же легко, как и смертные… да, вечно эта моя склонность к уточнениям, за которую меня

так ругает Грания. Ругала.

У меня была дружба, вынесшая очень много. Была любовь, которую я берег в самом тайном уголке собственного сердца. Был король, который теперь стал хранителем равновесия Благого мира. Та любовь умерла, отравленная болью и виной. Да если сейчас она и появилась бы передо мной, единственным, что я бы испытал, стали бы боль и печаль.

Весь этот невероятный клубок моих собственных приключений начался именно с того момента, когда принцесса Грания, единственная дочь нашего короля, обратила на меня свой взор. И хоть ей лет было тогда немного, в этом взоре я прочитал все.

Нет, не любовь, хотя и ее тоже. Изменение собственной судьбы, колебание маятника, шорох прялки норн, особенно звонкие удары клепсидры — а я ведь уже почти похоронил себя и очень надеялся лишь упокоиться достойно. Я убил ее бабушку, пусть и спас ее мать.

Я знаю, кто я и что я. Вернее, знал.

Будь я человеком, умер бы давным-давно. Но у меня нет этого счастья и привилегии — старости и смерти. Люди не подозревают, что таит в себе бессмертие…

Это благо, безусловно, и в той же мере отрава. Как вечная любовь. Любовь! В мире волшебства она меняет все, она — вечный движитель и основа основ.

Зачем я пишу все это? Здесь, в одиночестве, в невероятной дали от дома — да, мир ши давно стал для меня именно Домом, с большой буквы — я хочу сложить мысли в слова, пока есть еще время. И есть надежда, что я вернусь.

Вернусь в свой безумный мир, что стал мне родным, к своим совершенно вредным бессмертным ши. Или не вернусь, ибо собственная жизнь, это то малое, что не страшно заплатить за счастье близких и за мир. Просто Мир с большой буквы.

Вокруг было… непонятно. Именно так, как Джаред не любил: темно, мокро и одиноко. Нет, сознательное уединение Джареда устраивало всегда, но именно что сознательное! Шли они, кажется, уже очень долго, местность меняться не собиралась. Солнце пристально светило за ними серым глазом, причем светило что днем, что ночью, просто иногда его проводник объявлял стоянку, и измученный Джаред падал без сил, наблюдая, как его напарник раскладывает стоянку, разводит костер на очередном полусухом островке и варит что-то на ужин.

Утром Джаред поднимался и опять плелся по мокрым кочкам, временами проваливаясь чуть ли не по колено. Он куда-то шел только потому, что был должен. Сознание предательски ускользало от всех вопросов, когда он пытался их задать сам себе. Он и собственное имя вспомнил

не на первый день, а как вспомнил — ухватился за него, как за веревку. Проговаривал про себя, вспоминая, что когда-то терпеть его не мог, но носил, так как имя — это основа ши, его личность, его суть. Не стоит ее менять, как и законы, без необходимости. При слове «законы» что-то определенно затеплилось в сознании, будто мелькнула молния, на секунду высвети все болезненно ярко, а после оставив понятными пару тенистых силуэтов. Может быть, он был судьей?

Джаред нащупал странный теплый камень размером с яблоко у себя за пазухой и согрел озябшие ладони.

Очередная ночевка Джареда вновь не обрадовала: он часто бывал в походах, ночевал во всяких условиях, спал на земле, в грязи и глине, но болото вгоняло его в растерянность — в благих землях нет болот!

Точно, значит, он бредет непонятно с кем, но понятно, что не в Благом мире. Проводник обернулся, сверкнул желтыми глазами, поправил выбившиеся черные пряди, и Джаред отвернулся. Этот вид причинял боль мыслям, заставляя вспоминать почти насильно: за фигурой тянулось что-то опасное, темное, следовало вспомнить, чтобы выжить…

Опять же, поворачиваться спиной к неблагому грифону, пусть больше не королю и самому вызвавшему его в спутники, не хотелось. А возле чахлого костерка, да со стылым дыханием ночного болота в спину, ночь будет холодной.

— Лорканн! Ты Лорканн! — воскликнул Джаред. — А я советник!

— Вспомнил, наконец! — раздался пронзительный голос попутчика, Лорканна. — Некоторые после подобного перемещения обретают память лишь через месяц.

— А сколько мы идем? — спросил Джаред.

— Неделю.

— Странно, мне казалось, больше.

— Это потому, что тут время немного сжато, — деловито ответил знакомый отныне проводник. — Прибавь сюда усилия тела, старающегося выжить без имени. Сплошная пытка, Джаред.

— Надеюсь, мы вернемся не через одну или две тысячи лет? — вздернул бровь советник.

Неблагой грифон отвратительно самоуверенно хмыкнул вместо ответа. И даже не поежился, хотя его домом была пустыня. Это Джареду и его… его семье нипочем была зимняя стужа с глубокими снегами. Волки! Его Дом — Дом Волка, самый сильный и воинственный, суровый и справедливый среди всех благих!

Лорканн снова похмыкал, будто мысли прочитал, но без слов установил защиту вокруг стоянки — это Джаред мог разглядеть теперь сам. Знания бурлили где-то внутри, заставляя чувствовать себя мутно, но отдельные части вспыхивали молниями, подобными первой.

Растягивая магический купол, грифон покосился на Джареда желтым глазом, не то сочувствуя, не то проверяя, смотрит ли, а когда убедился — шевельнул пальцами, закрывая их от тем же куполом от ветра, вводя новую вязь в магический узор.

— Не стоило, — уронил Джаред: сохранять деловой тон было тяжело после целой недели пешего перехода по незнакомой местности. — Волки привычны к холоду.