Ловушка для ворона

Гюльгезян Лусинда

Морган хмыкнул, но не стал ничего отрицать.

— Скажем так, я увидел, что он не желает тебе зла. А мне не задаёт лишних вопросов, что тоже подкупает. Да и затея с камнями гениальна, было бы ложью это отрицать. За столько лет ещё никто не додумался обойти запрет на продажу драгоценностей из Защищённых земель.

— А никто из местных и не мог бы. Когда у тебя валяются рубины под ногами и ты используешь их в качестве садовой гальки, сложно представить, что кто-то готов отдать за них кругленькую сумму. Тем более, почти

все местные презирают таких, как я. Людей без магии.

Боковым зрением я ощущала взгляд Моргана. Ещё несколько секунд, и он снова начнёт жалеть меня, пытаясь доказать, что я не пустышка.

— Дэн продумал всё до мелочей. Нашёл ведьм, которые не брезгуют работать с простыми смертными и вывозить богатства своих земель. Составил дарственные договоры, которые помогают обходить запрет на продажу драгоценностей. И — вуаля! Оказывается, если всё делать по его схеме, после продажи камни не будут превращаться в булыжники. Деньги из ниоткуда. Почти также гениально, как мои ставки.

— Да со ставками далеко не каждая ведьма справится… — задумался Морган. — Кстати, как твоё лечение?

— Даже не делаешь вид, что не слышал наш разговор с Ледой.

— А смысл? Глупое враньё показывает неуважение больше, чем продуманная ложь.

— Многие назвали бы это вежливостью.

Морган хмыкнул, а я решила ответить.

— Лечение — как в аду. Причём в прямом смысле этого слова, я проживала свой ад. Такая медитация.

Он усмехнулся, а я только возмущённо что-то промычала, так как успела откусить больше половины куска пиццы.

— Я не насмехаюсь. Просто на секунду показалось, что тебе такой вариант понравился больше, чем успешный. «Я же говорила»? и всё такое.

Я, наконец, дожевала пиццу и готова была отстаивать свою честь.

— Конечно, мне ведь важнее что-то кому-то доказать, чем вернуть свои силы.

— А их разве можно вернуть за три дня?

— Вот именно!

— Я не об этом. Возможно ли, что ты много ждала? Что силы сразу вернутся. На это наверняка нужно время. Ты чувствуешь какие-то изменения?

— Да. Умираю от усталости. Это всё, что я чувствую.

— Мы с тобой до сих пор связаны, я подкачиваю тебя энергией. И сейчас её уходит меньше. Если у тебя что-то сдвинулось, это бы объяснило такие перемены.

— Давай позвоним Зеффу и попросим его поколдовать? Проверим, насколько быстро я потеряю сознание.

Морган вздохнул.

— Ладно. Завтра разберётесь с Виктором.

— Вряд ли. Мы завтра уезжаем в Матто, надо уже покончить с Зеффом.

— Решила бросить?

— Бросить что? Бросить что, Морган? То, на что изначально не было никакой надежды? — я поднялась, не желая продолжать этот разговор. — Спасибо за пиццу, Морган. И за душевную беседу.

Я физически ощущала свою злость. Она ядовитым месивом расползалась по всему телу, забирая у каждой клеточки даже призрачную надежду на радость.

Захватив остатки пиццы с собой в номер, я, стараясь не смотреть на поднявшегося вслед за мной Моргана, направилась к выходу. Посмотрела на огоньки, ощущая отвращение ко всему, включая себя. Одна из лампочек лопнула.

— Это ты сделал?

— Нет.

— Морган, отвечай честно, — я выбросила коробку, схватила его за ворот рубашки и наверняка была похожа на обезумевшую. Возможно, отчасти так оно и было. — Это ты сделал?

Он даже не моргнул.

— Зачем мне лопать лампочки, которые я сам же сюда повесил? И, более важный вопрос, зачем врать тебе?

Я осела на бетонный пол.

— Значит, это я сделала?

— Ты не рада, – не спросил, а скорее заключил Морган, и подал мне руку: — Не стоит сидеть на холодном.

Я прикоснулась к нему и послушно села на кресло. Морган подержал мою руку в своей несколько секунд и только потом отпустил. Придвинул второе кресло так, чтобы сидеть ко мне лицом почти вплотную.

– Я… Просто устала. Я не уверена, что могу сейчас чувствовать радость. Я боюсь снова надеяться. Даже если надежды оправдаются, получается, я потратила год на жалость к себе, хотя могла бы легко вернуть себе силы?

– Обесцениваешь, Марла.

– Что?

– Всё. Обесцениваешь свой опыт – скорее всего, год назад ты бы не смогла пройти это лечение. Все события, мысли и ситуации вели тебя именно к этому моменту. Обесцениваешь свой результат, который, вообще-то, дался не легко. Почему не принимаешь себя, какую есть, со своими недостатками, ошибками, опытом?

— Ты преувеличиваешь. Весь год я, не вылезая, сидела в офисе, прячась от всего мира. Вот ты у нас всё анализируешь и просчитываешь, человек логики. Так просчитай, за что можно уважать мой так называемый опыт? Или за что меня можно любить, учитывая, что я потеряла всё, что умела, и даже не пыталась это вернуть?

Морган замолчал. Я уже не ждала ответа и собиралась уйти, но он начал охрипшим, еле слышным голосом:

– С тобой мир становится лучше. Ты всегда улыбаешься мне, даже когда в твоей жизни кавардак, и я знаю, что эта улыбка искренняя. Каждый день с тобой выделяется среди тысячи других, даже если это просто поездка в другой город.

Ты меняешь всё, к чему прикасаешься, преображаешь, даже не замечая, как меняется мир вокруг. Ты спонтанна, неорганизованна и принимаешь необдуманные решения, и в этом тоже кроется жизнь. Ты живая. И ты даришь эту жизнь всем вокруг, включая меня. Дьявол, да даже твои шутки… Если бы ты хоть на день могла бы посмотреть моими глазами на себя, ты бы больше никогда даже не заикнулась о том, что ничтожна.

Ты мне как-то сказала, что знаешь кто я и принимаешь полностью. Почему тогда не принимаешь себя? Такую, как есть, с ошибками, с твоим шрамом, который прекрасен также, как сама ты.