Луч во тьме
Шрифт:
Неданчичи, где находится связной Володя Сарычев. Дальше их уже поведет он. Ранним утром Александр разбудил Марию Сазо- новну: — Мама, пойдите к Грише Косачу и скажите, что надо срочно уходить из Нежина. И Сергея Серого пусть предупредят. Будем ждать их около чернигов- ского поезда. Старушка смахнула со щеки слезу и вышла из дому. И вот все готово. Мария Сазоновна поставила на скамью три железнодорожных сундучка. Она сама их укладывала. На дно положила по две гранаты, а затем по паре чистого белья, сверху — по кусочку хлеба, махорки. Можно идти. — Шурик! — всхлипнула женщина и припала к сыну.— Мальчики мои! Кузьменко обнял старенькую мать, крепко по- целовал ее и вышел из дому. Вслед за ним по од- ному вышли Ткачев и Черепанов. Каждый шел от- дельно, чтобы не привлекать внимания шпиков. Черепанов все еще был под впечатлением рас- сказа Михаила Демьяненко о страшном разгроме в Киеве. С ужасом думал он о том, что ждет Веру Давыдовну и парней. Всего две недели назад он ви- дел их всех и даже хотел остаться, чтобы хоть не- много помочь им. Но ребята не согласились, чуть ли не силой выпроводили его. Черепанову теперь кажется, что у Володьки было какое-то предчувствие. Неспроста же он сказал тогда: «Возвращайся, возвращайся, Валя, в Нежин. Я все равно погиб. Меня и Никиту съело подземелье. А ты еще встретишься с Клавой. Поцелуй сест- ричку...» Невесел был и Ткачев. Он думал о товарищах, оставшихся в Киеве, о судьбе организации. «Разва- лился наш Руководящий центр. Славно потрудился он свыше года. Удастся ли товарищам
своего нарядчика. Ведь Кольбах так верил своему кроткому, рассудительному нарядчику, считал его человеком, преданным немецким властям. «Кусай себе локти, собака!»—торжествовал Александр. Словно на праздник шел он к партизанам, ибо хуже смерти осточертела ему работа в немецком депо. Гостеприимный домик Белевичей в Чернигове на улице Котовского, 8,— явка Черепанова. Частенько доводилось Валентину встречаться там с чернигов- цами, передавать им листовки киевских подпольщи- ков. Пятнадцатилетняя Оля была ему всегда хоро- шей помощницей. И теперь она не теряет присутст- вия духа: — До Неданчичей надо идти этой тропинкой. Я знаю. Мы ходили пионерским отрядом в поход,— щебетала Оля. — Ходила в пионерские походы, девочка, а те- перь будешь ходить в партизанские,— вздохнул Гри- горий Косач. — Разные бывают походы. А мне приходилось на белых в гражданскую ходить.— И Ткачев при- нялся рассказывать, как в девятнадцатом году про- гоняли они с Украины Деникина. Из Чернигова их вышло 16 человек. Впереди не- легкая дорога, надо пройти 50 километров по зимнему ночному лесу. Незаметно проходило время. Когда черноту ночи смягчили первые лучи солнца, будущие партизаны увидели железную дорогу. Это был разъезд Нерафа. До Неданчичей осталось 11 километров. Дальше, пре- дупредил Сарычев, группой идти нельзя: здесь шны- ряют полицаи. Кузьмеико с товарищами остались в лесу, а Тка- чев и Черепанов двинулись в Неданчичи за Сарыче- вым. Договорились, что возвратятся к вечеру. Не прошли и двух километров, как напоролись на полицаев. — Стой! Кто идет? — На работу в Неданчичи,— ответил Ткачев, а сам думает: «Конец! Начнут обыскивать — в сундуч- ках гранаты». 115
— Документы! Ткачев и Черепанов вынули удостоверения, из- готовленные Володей Ананьевым. — Идите! — махнул рукой начальник патруля. Кабинет начальника станции Неданчичи — пар- тизанская явка. Осторожно заглянули Ткачев и Че- репанов в кабинет. За столом сидит человек, длин- ный ус крутит. — Семафор открыт? — прошептал пароль Тка- чев. — Остановка на Нерафе,— ответил начальник и развел руками: — Сарычев повел вчера товарищей и еще не вернулся. — Что же делать? — Не журитесь! Вечером отправлю вас поездом обратно в Нерафу. Пешком идти опасно. Полицаев вокруг как вшей в кожухе. Стало быть, ложитесь, отдохните. — Хорош отдых,— ворчит Ткачев.— А как там товарищи в лесу? — Ну чего там, не маленькие,— успокоил его Валентин.— Костер разложили и греются, нас дожи- даясь. С Олей не пропадут! Она же пионерка — без спичек умеет костер разжигать. Друзья быстро заснули. И снится Черепанову большой костер в лесу. Сидят вокруг огня товарищи, песни поют. Появляется Сарычев. Все поднимаются, чтобы идти за ним в партизанский отряд... Черепанов вскочил: — Кирилл! Сарычев наших повел. — Ты что? — рассмеялся Ткачев. — Ой! Это же мне приснилось,— почесал затылок Валентин. — Бывает, что сон в руку,— улыбнулся Ткачев. А тут начальник станции в комнату вскочил: — Поезд на Нерафу! Ткачев и Черепанов вышли на перрон. Смотрят — из паровоза им кто-то шапкой машет: — Сюда! Да это же свои: машинист Иван Сидоренко и его помощник. Кирилл и Валентин на ходу вскочили на паровоз. — В хвосте эшелона классный вагон. Там чело- 116
век двадцать полицаев и немец-жандарм,— шепчут железнодорожники.— Вот бы им капут устроить! Мчится эшелон. За окошком паровоза виднеется белый, покрытый чистым снегом лес. Вдруг Ткачев вскочил: — Видите — костер? Это наши. Жми на тормоза. Сделаем капут полицаям. Состав резко остановился. Навстречу ему бегут Кузьменко, Косач, Оля Белевич, Володя Сарычев, партизаны. Вот и сон в руку! — Люди добрые! В хвосте полиция! — закричал Ткачев. Полицаи опомниться не успели, как в вагон вско- чили партизаны, выволокли их и потащили в лес. Только немца-жандарма пришлось пристрелить, так как тот успел выхватить свой пистолет. — Это первая наша месть за Володю Ананьева, за Веру Давыдовну,— сказал Черепанов. — А что же с эшелоном делать? — спросил Косач. — А вот что,— и Ткачев обратился к Сидоренко, который высунул голову из паровозной будки.— Иван, подними в котле давление, дай поезду задний ход и на ходу прыгай. Вагоны покатились под уклон обратно к Недан- чичам. — Вроде второй сон сегодня вижу,— промолвил Черепанов, глядя, как летит с горы немецкий воин- ский эшелон, как вагоны налетают один на другой, как на кучу вагонов падает пышащий паром паро- воз. — С хорошим почином вас, друзья!—улыбнулся Сарычев. 3. (Из дневника Григория Кочубея) 20 января. Две недели прошло с того страшного дня, когда гестаповцы разгромили типографию, а мне кажется, что это произошло только вчера... Где они сейчас, мои друзья, что с ними сделали фашистские палачи? И почему взяли артиста? Не иначе, чтобы замести следы. Уверен, что он сыграл свою роль в нашем разгроме. 117
Как узнать о судьбе арестованных? Неужели до- пустим, чтоб их казнили? Маша, жена моя! Прости меня! Я виноват перед тобой. Это из-за меня теперь истязают твою крот- кую, добрую мать, твоего благородного отца. Но так ли я уж в этом виноват? Разве без меня не стал бы твой отец помогать подпольщикам? Конечно же по- могал бы, ибо он честный человек и патриот. Отчизна отомстит за вас, мученики, узники гит- леровских застенков! Фашисты еще поплатятся кровью за свои злодеяния, за горе, причиненное лю- дям. Пройдут годы. От подножия Черной горы до са- мого Днепра протянутся улицы нового Киева. Я вижу это... Из открытых окон доносится смех дет- воры. Она только из книжек знает, что такое война. Вот дети пришли на Черную гору, и экскурсовод рассказывает об одном из бесчисленных героических эпизодов великой народной войны против захватчи- ков. Ребята останавливаются перед маленькими до- миками Ананьевых и Тимченко, низко кланяются той земле, на которой жили вы, бессмертные герои Украины. Нет больше сил сидеть у моих любезных хо- зяев. Сергей и Тоня — чудесные люди. Понимают ли они, какой страшной опасности подвергают себя? Говорят, на Подоле висит объявление: гестапо ищет «коммунистического бандита Кочубея», он же Иев- лев, русый, с светлыми усами, выше среднего роста, светлоглазый. Тому, кто поможет найти Кочубея- Иевлева, обещана большая награда. Итак, меня ищут. Следовательно, моя голова еще чего-то стоит? Что ж, поборемся, господа фашисты! Только я уже больше не Иевлев, и нет у меня бо- льше усов. Руководящий центр парторганизации вновь су- ществует, но уже в новом составе. Вместо выбыв- ших членами Центра стали Б. 3., Н. Б., Н. HL, Д. Л.1 Сижу у окна. День короткий, январский. Вече- реет. Снег стал голубым. За окном мертвая синичка. 1 Борис Загорный, Николай Бойко, Николай Шешеня, Дмитрий Лисовец. 118
Даже птицам плохо при фашистах — негде выпро- сить и крошки хлеба... Кстати, о хлебе. Как мы теперь обойдемся без фальшивых нарядов на получение продуктов? Не стало Володи, который так мастерски умел подделы- вать любые документы. До сих пор не найду ответа на вопрос: какой подлец выдал гестапо нашу типографию? Погибну, а доведаюсь и отомщу. Но пора развернуть новую ти- пографию. Попробую заменить Владимира. Придет Борис, потолкуем с ним об этом. Где он, почему за- паздывает? Обещал наведаться на наше шоссе.
дЁорника Ивана. Он повсюду сует свой нос: кто ра- ботает, кто не работает, кто к кому ходит. Мерзавец, продался гитлеровцам! Вечерами иногда из подъезда, где живут Агеевы, выходит сгорбленная старушка, укутанная в черный платок. Частенько ее сопровождает Александр Агеев. Сначала я подумала, что к ним приехала какая-то родственница, но потом догадалась: это Ида, кра- савица Ида, жена Александра. Все во дворе уверены, что она погибла в Бабьем Яру. Какое счастье, что она спаслась! Мне стыдно. Ида не боится, а я боюсь выйти из дому. Да, боюсь... Раньше не угоняли в Германию тех, кто работает, а теперь и это не спасает. Радуюсь за вас и завидую вам, что вы с Пашей успели эва- куироваться. Александр Агеев познакомил меня с неким Бори- сом Климовым. Они посидели у меня, и мне было стыдно, что не я угостила их, а они меня. Принесли немного муки и растительного масла. Отвела душу в беседе с ними. Вчера Климов пришел опять и ска- зал: «Тамара, надо помогать в борьбе против окку- пантов, надо приютить одного человека». И я отве- тила: «Согласна!», хотя новые друзья не скрыли, что ждет твою Тамару, если этого человека найдут у меня... Это у Тамары давняя, еще с детских лет, при- вычка в тяжелые минуты мысленно разговаривать с матерью, с ее верным другом. А вот и Климов. Позади него человек в очках, с небольшим чемоданчиком в руке. ...На Кочубея смотрели большие светлые глаза. — Как же вас звать? — Тамара. Кочубей еще раз осмотрел небольшую квартирку, в которую его привел Борис Загорный. Словно го- лубятник, примостилась она в дальнем углу грязного двора на некогда шумной Константиновской улице. — Ей-же-ей, Гриць, здесь будет удобно,— рас- хваливал квартиру Борис.— И двор проходной. Кочубей еще раз посмотрел на девушку. — Тамара? Красивое имя... А вы знаете, Тамара, за какое опасное дело беретесь? 120
— Знаю. — И не боитесь? В светлых глазах вспыхнул озорной огонек: — Волков бояться — в лес не ходить. Неожиданно старенькие ступеньки жалобно за- скрипели под тяжелыми сапогами. — Немцы! — Это дворник привел! — вскрикнула Тамара.— Садитесь за стол. Когда полицаи переступили порог, они увидели трех мирных людей, которые, беззаботно смеясь, уплетали картошку с квашеной капустой. — Господа, пожалуйста! — воскликнула Тамара при виде полицаев.— Жаль, нет водки, а то пригла- сила бы и вас за стол... Однако, знакомьтесь. Мой двоюродный брат Борис Климов,— показала Тамара на Загорного.— А это мой жених,— покраснела и застыдилась она, представляя полицаям Кочубея. Полицаи проверили документы и ушли. Тамара откинулась на спинку стула. Лицо ее было бледно. Сердце билось так сильно, что хоте- лось придержать его рукой. — Молодец, Тамара!—произнес после неболь- шой паузы Кочубей.— Вы прирожденный конспи- ратор. Похвалил ее и Борис. — Ешьте,— улыбнулась Тамара.— Это я приго- товила не только для конспирации. Кочубей очистил картошку, которую положила ему на тарелку Тамара, и тихо заговорил: — Так вот, Тамара, я поселюсь у вас не сразу. Уж если я ваш жених,— улыбнулся он,— то похожу к вам в гости, погуляем вместе, чтобы все видели и поверили. А вы тем временем обязательно посту- пите на работу. Надо, чтобы у вас был хороший до- кумент. Мы вас устроим на строительство железно- дорожного моста: оттуда не берут в Германию. 5. Кочубей условился с Демьяненко встретиться че- рез три недели на Сенном базаре. Сегодня настал день встречи. Кочубей шатается на толкучке, то 121
прицениваясь к обуви, то роясь в разложенном на земле слесарном инструменте. Чтобы скоротать время, он примеряет обувь, пробует инструмент и торгуется с азартом завсегдатая толкучих рынков. Григорий Кочубей все еще не перебрался к Та- маре Струц на Константиновскую, 20. Но во дворе уже знают, что Тамарке повезло: к ней сватается по- ложительный, интересный мужчина. Дней через де- сять, пожалуй, можно будет совсем перебраться к Тамаре и начать печатать листовки. ...Почему же нет Демьяненко? Только от него можно узнать о положении в Нежине и в Крутах, выяснить, удалось ли товарищам добраться до пар- тизанского отряда. Григорий присел на корточки около старичка, торговавшего всякой рухлядью, и услышал, как кто-то шепнул ему в ухо: «Гриць!» Он обернулся. Мимо промелькнула Мотя... Мотя Чиженко, племян- ница Тимченко, которую арестовали вместе с ними. Ее выпустили? Кочубей рванулся было вдогонку за девушкой, но сдержал себя: «А вдруг гестаповцы для того и выпустили Мотю из тюрьмы, чтобы, следя за ней, напасть на след подпольного центра?» Григорий для виду еще поторговался со старич- ком и купил какую-то бросовую деталь, а потом пошел бродить по толкучке. Он снова встретил Мотю. В глазах девушки прочитал: «Беги... Спрячь- ся. Тебя ищут. Всех допрашивают о тебе. Наши остались там, плохо им...» — и такая мука, страш- ная, горькая, была в глазах девушки. Мотя давно затерялась в толпе, а Кочубей за- стыл, будто его оглушили страшным ударом. Да, это был страшный удар. Кочубей заставил себя дви- нуться с места, ибо его окаменевшая фигура не- вольно привлекала внимание. Он брел, думая о тех, кто сейчас находится в руках гестапо, гадая о том, как удалось вырваться Моте. Но он мог только гадать, ибо не знал, что произо- шло 5 января, после того, как гестаповская машина выехала с арестованными с Железнодорожного шоссе. 122
6. Черная машина остановилась, и гнусавый голос произнес: — Выходи! Первыми вышли Володя и Никита. Скрученные проволокой руки посинели, подпольщики едва могли переставлять искалеченные ноги. Мотя помогала выйти из машины Вере Давыдовне, тетке и дяде. Гестаповцы погнали их вниз, вниз... Зачем ведут их в это подземелье? Узкая, страшная яма, точно могила. Под потолком мерцает маленькая лампочка. На стенах кровь. В углу комнаты изорванная оде- жда. — К стенке! — крикнул гестаповец. Мотя не могла скрыть своего отчаяния. За что ее к стенке? Она ничего не сделала. Ей двадцать лет, она хочет жить. Но потом она устыдилась этих мы- слей, своего малодушия. Вместе со всеми молча по- вернулась к стенке. Их обыскали и повели в камеры. Тяжелая железная дверь закрылась за обреченными. Потянулись дни... Маленький кусочек черного, словно земля, хлеба и миска пахнувшей гнилью бурды на день. Первую вызвали на допрос Веру Давыдовну. Она не могла идти: раненая нога гноилась, вызывала адскую боль. Тюремщики поволокли ее. — Говори, старая ведьма, кто из тех двух твой сын, кто? — Нет тут моего сына. — Говори! — А-а-а! Плетка с острым металлическим стержнем на конце впилась в больное, немощное тело. — Говори, не то убью! Она молчала. Пусть убивают... Лучше не дожить до той минуты, когда замучают ее Вовку. — Скажешь, клятая баба, скажешь! — Бей, ирод, бей! — Ах, так? Ну, погоди... В камеру втолкнули Володю и Никиту. — Чего стали? Говорите, кто она такая? Чья мать? 123