Лукреция с Воробьевых гор
Шрифт:
Снова передо мной замаячила мысль о родительском доме, о Малаховке…
Но прежде все-таки следовало поговорить с Толяном.
Дома меня поджидал сюрприз.
Войдя в гостиную, я даже ощутила что-то вроде легкого головокружения…
Толя, как всегда, сидел в кресле, набычившись, глазел в телевизор, а возле него на скамеечке сидела я — в своей зеленой бархатной хламиде с капюшоном, которую обычно надевала после душа. Да, эта уютная, прелестная картина воочию предстала передо мной. Я сидела у ног Толи и вывязывала свои кружева…
Что за наваждение?
Фигура, которую вполне можно было принять за меня, наконец повернулась в мою сторону, и из капюшона выглянуло оживленное личико Ирины.
— Плохо женой работаешь, подруга, — проворковала она, — человек, муж то есть твой законный, пришел с работы, весь в мыле, а ему чаю налить некому…
— Вот бедолага, — сокрушенно молвила я, приглядываясь к ним обоим.
— И борща разогреть, — угрюмо поддержал Иру Толян.
— Это ужасно, — промолвила я, — но мне кажется, одна добрая душа все же пришла к тебе налить чаю и согреть борщ…
— Да, она временно исполняла обязанности жены, — подхватила Ирина, смеясь, — и по правде сказать, эта добрая душа справилась с ними неплохо…
— Со всеми, Ирочка? — спросила ее я.
— А то как же! — Ирина уже стаскивала с себя мою хламиду, под которой оказался пуловер — точь-в-точь такой, какой подарил мне Толя на Восьмое марта.
Я вообще давно заметила, что Ира стала носить такие же вещи, как я, — может, ей нравился мой вкус, а может, хотелось, чтобы визуально знакомые с нами соседи принимали нас за сестер… Только я удивлялась — на какие деньги она все это покупает? Известно, какая зарплата у медсестры…
В течение одной только этой зимы у Ирины появилась точно такая же норковая шуба, как у меня, и такие же дорогие ботиночки на меху, не говоря уж о более мелких вещах — блузках, юбках…
Я понять не могла, с какой целью она мне подражает. Стоило мне купить себе серьги с крохотными подвесками, через день такие же я видела на Ире. Не успела поменять замшевую сумочку на ридикюль из крокодиловой кожи, точно такой же оказывался в Ириных руках… Я мечтала о муфте, которую в молодости носила моя мама, и купила три шкурки норки, чтобы мне сшили ее в ателье, — Ирина, увидев мою новую вещицу, воскликнула: «Невозможная прелесть!» — и через неделю такая же прелесть согревала ее крохотные лапки.
— Может, ты здесь останешься, Ира, — с улыбкой спросила я ее, — тебе к лицу моя хламида…
Я думала, Ира, как всегда, отшутится, рассмеется в ответ на мое предложение, но она вдруг увела глаза в сторону и даже слегка покраснела.
— А что, Ирка, оставайся, коли жена не шутит! — добродушно подхватил Толя. — Будешь мне за вторую супружницу. Может, хоть ты наконец родишь мне сына…
Ира как-то совсем сконфузилась:
— Уж ты скажешь. Не принимай всерьез, Лара.
После
Я поднесла к его глазам злополучную газетную вырезку.
— Что это? — осведомился Толя.
— Почитай.
— На фига? — как бы удивился Толя.
— Почитай — поймешь.
— Лар, после девяти вечера я — неграмотный. — Толя не обнаружил никаких признаков беспокойства.
— Тогда я тебе сама почитаю, — решительно проговорила я.
— Валяй, если тебе нечего делать, — милостиво разрешил Толя и, развернув кресло, уселся так, чтобы одним ухом слушать телевизор, другим внимать мне.
Срывающимся от волнения голосом я прочитала вслух всю статью — от начала до конца.
Когда я умолкла, Толя сладко потянулся и прибавил звук телевизора.
— Ну и что тут интересного, — изрек он, — обычная разборка…
Ни один мускул не шевельнулся на его лице.
— Тебе прозвище Клеш ни о чем не говорит?
Толя стукнул себя кулаком в грудь:
— Ну как же! Меня первое время в Москве мои друзья называли Клешем… Пока я их всех не отучил.
Я не знала, верить ему или нет. Лицо Толяна излучало добродушие.
— Так ты всех их отучил?
— Всех до единого. Зачем мне кликуха? А почему ты спросила?
— Да как же! — Я уж подумала, не переигрывает ли он. — Тут в статье написано, что одного из похитителей звали Клешем…
Толя озадаченно воззрился на меня.
— Ты меня обижаешь, рыжая. Как ты могла подумать, чтобы твой муж мог такой мелочовкой заниматься, играть в прятки с ментами. Ну, распотешила ты меня, огнегривая! А я-то понять не мог, зачем ты мне эту хреновину читаешь, глаза портишь! Ты лучше бы мне вслух орфографический словарь почитала, я ошибки не делаю только в слове «баксы»…
Он говорил так убедительно, что мои сомнения должны были бы мало-помалу развеяться. Но я все время помнила, как странно повел себя Антон, когда я упомянула Толино прозвище.
— Поклянись мне, что это был не ты!
— Чтоб я сдох! — немедленно отозвался Толя. — Чтоб я яичницей с беконом подавился, если кто-то, кроме тебя, дорогая, способен держать меня за шестерку. И вообще, что за глупые подозрения? Что ты там обо мне думаешь? Что я убивец, душегуб, насильник?.. Это глупо, Ларка. Я абсолютно нормальный парень, вот только налоги, допустим, платить не люблю. И хватит об этом.
Мне оставалось только отступиться от него и постараться жить дальше как ни в чем не бывало.
Следующие несколько дней я прожила как обычно, только на душе у меня было слишком пасмурно. Порой становилось так тяжко и грустно, что до прихода Толи я спасалась от одиночества у Ирины.
Ира заражала меня своей энергией, бодростью. Она совершенно не понимала моих проблем.
— Я бы, к примеру, и за киллера замуж сходила бы, если б он мне денежку давал, — говорила она.