Лукреция с Воробьевых гор
Шрифт:
Киллер не киллер, но какой-то богатый покровитель у Иры явно имелся. О том, что это так, свидетельствовало многое: роскошная косметика на туалетном столике, новая посудомоечная машина, мощный пылесос, радиотелефон — такой же Толя держал в машине.
Между тем Ира, при всей своей внешней открытости, не собиралась откровенничать со мной. Однажды я спросила ее:
— Скажи, а кто привел в этот дом столько новых вещей?
Ира слегка ухмыльнулась и детским голоском проговорила:
— Добрый волшебник.
Я поняла, что и ей лишних вопросов
Днем я моталась по городу; оставаться дома одной мне теперь стало как-то трудно. Иногда целыми часами напролет каталась на трамвае, гуляла по Ботаническому саду, заходила в магазины. Однажды, оказавшись в районе метро «Беляево», зашла на выставку художника, картины которого мы с Каролиной как-то смотрели на Крымском валу.
Я вспомнила, что тогда мне запомнилось одно полотно под названием «Превратности любви», и решила отыскать его.
Картина была написана в жемчужно-серых тонах, которыми художник постарался изобразить дно океана. В центре полотна как будто заверчивался смерч из бирюзы с вкраплениями охры — только отойдя на почтительное расстояние от картины, можно было догадаться, что это не смерч, а потонувший корабль, уже затянутый илом, поросший ракушечником.
Я стояла и смотрела на эту картину, как вдруг кто-то, неслышно приблизившись, проговорил над моим ухом:
— Нравится?
— Нравится, — машинально ответила я и вдруг осознала, что этот голос знаком мне. Я оглянулась: Игорь!
Как он изменился! Игорь и прежде всегда выглядел импозантно, но сейчас он был одет просто щегольски. На нем было длинное черное пальто с широким поясом, алый шарф, в руках мягкая фетровая шляпа. Игорь отрастил бородку, в которой уже сквозила седина.
— Как нам поступить? — сказал он. — Поцелуемся или обменяемся рукопожатиями?
— Это все равно, — усмехнулась я. — Пожалуй, лучше пожмем друг другу руки.
В нашем рукопожатии было что-то чересчур церемонное, и, почувствовав это, мы оба рассмеялись.
— Шикарно выглядишь, — польстил он мне.
— И ты неплохо, — отметила я. — Уж не женился ли ты, Игорь?
— А что? — с молодцеватым видом проговорил он. — Может быть, скоро женюсь.
— Кто эта счастливица?
— Одна очень сильная женщина, директор гимназии, в которой я преподаю.
— Так ты работаешь? — с изумлением спросила я.
— И прилично получаю, — солидным голосом доложил Игорь. — Между прочим, дети ко мне славно относятся, да и я с ними себя почувствовал человеком… Кстати, теперь меня зовут преподавать в университет… Если не женюсь, может, и вернусь в альма-матер.
— Какие перемены! — восхитилась я. — Ужасно рада за тебя. Стоило мне тебя бросить, как ты тут же поднялся с печи, чтобы сеять разумное, доброе, вечное.
Знакомая ироническая усмешка пробежала по губам Игоря.
— На самом деле все несколько сложнее, — заверил он меня, — логическая цепочка не так элементарна… Но ты-то как?
Мне почудилось, что Игорь задал мне этот вопрос сочувственным тоном, и я не могла понять,
— У тебя взгляд какой-то затравленный, — словно услышав мои мысли, объяснил Игорь.
На секунду я изо всех сил зажмурилась. Так я делала всегда, когда нежданные слезы вдруг подступали к глазам… Столько воды утекло, а мы с ним еще понимаем друг друга! Как будто нас все еще связывает любовь… Но, к счастью, когда я снова посмотрела на Игоря, он уже увел взгляд в сторону. И это было в его манере — неожиданно выказать проницательность и сочувствие, и тут же пожалеть об этом добром движении своего сердца, опасаясь, как бы ему не навязали чужую исповедь… чужие переживания. А ведь я и правда уже давно была ему чужая!
— Как родители, Варвара?
— Спасибо, неплохо. Тетка так же собачится с матерью, папа выступает в роли миротворца… Словом, если бы ты вздумала вернуться ко мне, застала бы там до боли знакомую картину…
— Я подумаю об этом, — проговорила я и сразу увидела, как по лицу Игоря пробежала нервная судорога. Он решил, что я приняла его слова за чистую монету, и испугался. Неужели у меня и в самом деле на лице было написано что-то такое… несчастное?
Видимо, догадка моя была справедлива, потому что сразу после этой шутки Игорь стал откланиваться.
— Приятно было встретиться, поболтать, но… — Игорь бросил взгляд на часы, — ученики ждут, мне пора… Если что — звони, номер прежний.
— Ну да, счастливо… Будь здоров…
Еще минута — и его черное пальто мелькнуло в проеме двери, — и я осталась один на один с картиной «Превратности любви».
Встреча с Игорем как-то странно взбудоражила меня.
Нет, о нем я, конечно, не жалела. Куда-то ушла вся прежняя тоска по нему, которую я испытывала первые месяцы жизни с Толей, особенно в Италии, когда срывалась ночью с постели, чтобы спрятать свои слезы… Сейчас мне очень хотелось увидеть родное лицо… папу, например. Только бы не идти домой. А между тем Толя уже был дома. Я подумала — позвоню ему сейчас и скажу, что поеду в Малаховку!
Я вышла из выставочного зала, спустилась в метро и позвонила домой.
Сперва я даже не узнала Толин голос, настолько он был странным. И этим странным голосом он произнес слова, смысл которых не сразу дошел до меня. И только когда Толя в третий раз повторил их, я переспросила охрипшим голосом:
— Как это произошло?
— Не важно как. Антон мертв. Поезжай к Каролине.
Антона отпевали в церкви при Даниловском монастыре.
Не просто отпевали, как прочих покойников, для которых родные добились возможности быть похороненными на этом старинном монастырском кладбище. Антон удостоился целую ночь пролежать здесь под иконами. Ночь, в течение которой я в очередь с диаконом Михаилом читала над ним Псалтырь.