Львы и Сефарды

Ив Анастейша

Как вспышка…

Нет, нельзя. Теряю голову. Сдаюсь ему без боя. Весь мир твердит, что Малкольм — лжец и слабак, а я ему так слепо верю. Я не просила линии дорог нарушить их законы. Не просила исполнения своих желаний. Ничего из этого не просила. Трезвый ум, холодный расчет — вот что поможет мне вернуть Вика. Вспышки мне здесь ни к чему. Я не хочу быть просто вспышкой. Я — сияние. Я не могу погаснуть.

Проклятое одеяло никак не желает складываться. Я еле заставляю себя собраться с мыслями. Анга хочет меня видеть? Даже так: немедленно? Зачем бы я ей вдруг понадобилась… Ночной разговор никак не идет у меня из головы. Стерегущие. Их было двое. Было? Один —

вот здесь, передо мной, а линия вторых прервалась. Навсегда ли? Что тогда случилось? Я не стану задавать Королеве лишних вопросов. На самом деле меня все это, конечно же, интересует, но не так сильно, как другой вопрос. Малкольм — азарданец, а Первый Стерегущий — хедор. Тогда кто-то из них — либо летчик, либо Анга — явно врет. Документы Малкольма врать не стали бы. Да и Анге это явно ни к чему. Но как свести то, что никак не желает сходиться?..

Я вздыхаю и молча выхожу, ища глазами Ангу. Легка на помине: она стоит, сложив руки на груди, и ждет меня у стены.

— Выспалась? — спрашивает с насмешкой.

— Больше нет, чем да, — отвечаю я. — Никто не зажигал других огней.

— Что ж, им же только лучше, — уклончиво говорит Королева. Я так и не могу понять, что она сама думает о Стерегущих. — Пойдем в лагерь, Данайя. И, прошу тебя: молчи.

— Просишь?..

Наверное, она сама уже пожалела, что рассказала мне обо всем этом. Я покорно иду за ней. Она одета в новый наряд, которого я не видела: черный боевой костюм со стегаными (и не раз перешитыми) плотными штанами и железной броней на груди, которую пересекают две цепи. Рукава короткие, а штаны даже не достают ей до щиколоток, и я вижу покрывающие ее тело татуировки. Меч зловеще покачивается на бедре. Там же, на поясе, висит цепочка с заостренными кольцами — чакрами. Я по сравнению с этой женщиной выгляжу совсем беззащитной. Рукава ободраны, штаны разорваны, ни о какой броне и говорить нельзя.

Анга оборачивается и срывает с меня капюшон. Волосы рассыпаются по плечам и падают на лоб.

— Гончие не покрывают головы, — говорит Королева жестко. — Не опускают руки. Не отводят взгляд.

Я поднимаю голову и смотрю ей прямо в глаза. Как тогда, перед клеймением. Я выдерживаю ее взгляд. Это тяжело, но выдержать взгляд Кресса тяжелее. Я не знаю, почему вспоминаю о нем. Я ненавижу хедоров, а Кресса — так тем более. Но в то же время я его боюсь. А Ангу не боюсь. И пусть она об этом знает. Кресс всегда хотел обладать мной, а эта женщина, похоже, хочет обладать моей душой. Пусть продолжает. Я не отступлю.

Я свергну Королеву с ее трона…

— Пойдем со мной, — зовет она снова, но таким тоном, каким обычно говорят «пошла вон». — Я сделаю из тебя Гончую. Ты будешь моей личной ученицей. Многие хотели этого. А выпало тебе.

Это приказ. Приказ, не терпящий возражений. Передо мной не та Анга, которая поведала мне тайну Стерегущих. Она — командующая. Королева. Но нет в ней моего сияния. Ни капли света. Только разрушение и смерть. Погибель. Хаос. Королева хаоса, злой гений, правящий себе подобными. Мое сияние окажется сильнее.

Я сильнее.

Мы выходим из пещеры, и я вижу лестницу из камней. Она ведет наверх — к большой каменной платформе, над которой возвышается разрушенный купол. От него остались только несколько опор, из которых торчит железо. Сама платформа возвышается на большом выступе, который словно завис над пропастью. Там, далеко внизу, виднеются селения. Мы — в сердце каньонов. Здесь нет ветра, а воздух горячий и тяжелый. Я пытаюсь вдохнуть его полной грудью, но закашливаюсь. Анга смотрит осуждающе. Наверное, она считает

меня слабой.

— Здесь решаются вопросы жизни и смерти, — говорит она, не глядя на меня. — Здесь выбирают Королев и расправляются с предателями. Плато судеб выше, чем Зал хроник. В прямом и переносном смысле.

Я смотрю по сторонам. Вправо — и влево. Вниз смотреть боюсь. И вверх тоже — мне страшно даже представить, что будет, когда я окажусь на этом плато. Я присматриваюсь к ущельям и обрывам. И как только Гончие не боятся здесь ходить? Я — дитя равнин, и я боюсь. Похоже, Анга это знает, поэтому и привела меня сюда… Я бросаю последний взгляд на отвесные скалы справа от себя.

И недоуменно замираю.

— Королева, что это?

Она поворачивает голову и смотрит в том же направлении. Я показываю рукой на утес. Место это неприступное: мне и в голову не приходит, как вообще можно было добраться до него. Но глаза мне не врут: я вижу большую каменную дверь, закрывающую выбитую в скале пещеру.

— Это склеп, — отвечает Анга, как мне кажется, чересчур поспешно. — Склеп предыдущей Королевы.

— Сколько она царствовала?

— Слишком мало, — говорит она с сожалением, и это окончательно сбивает меня с толку: ей положено радоваться смерти своей предшественницы. — Она стала Королевой в восемнадцать лет.

— И сколько ей было, когда… ну…

— Двадцать восемь.

Я смотрю на нее недоуменно.

— Десять лет для Королевы — это не срок, — поясняет Анга. — Такое — на всю жизнь. Бывало, только на то, чтобы тебя признали, уходило лет пятнадцать-двадцать… Я ее преемница всего лишь пять лет, — вздыхает она. — Я пришла на ее место слишком рано. Меня боятся, а не любят. А ее… любили.

И она идет вперед — по лестнице. Не оборачивается, не смотрит на могилу. Я же невероятным усилием заставляю себя отвести взгляд. Неужели у Гончих была другая Королева? Неужели такую Королеву могли любить, уважать, выполнять ее приказы от желания сердца, а не из страха перед наказанием? Да и сама Анга, похоже, уважает эту — пусть и мертвую — женщину. Что тоже совершенно странно. Непривычно. Непонятно.

Восемнадцать лет… Она была такой, как я? Не это ли привлекло Ангу, когда она брала с меня клятву верности? Я не спрашиваю, как звали ту, предыдущую. Я не хочу становиться следующей. Во-первых, я сделала этот выбор только ради жизни Малкольма. А, во-вторых — я обречена быть бледной тенью. Тенью той, погибшей, но все еще любимой. Тенью Анги, которая, похоже, из кожи вон лезет, только бы добиться тех же отношений со служанками и остальными Гончими. Всего лишь тенью. Не сиянием. А я хочу сиять. Должна сиять.

Лестница кажется бесконечной. Мы поднимаемся и поднимаемся вверх, к небу. Отсюда оно кажется слишком близким. Мне не по себе смотреть туда. Это не мое небо. Это небо Малкольма. Небо, предавшее его. Мне оно не нужно. Я отомщу и ему, если так будет нужно. Я заплачу на всех. За всю нашу боль, за все эти темные века и столетия горького дыма.

Зажигайте огни, поднимайтесь, и засияем…

Наверху нас уже ждут. Там стоят Миретта, Висаба, неназванная девушка и еще с десяток Гончих. Все они при оружии — мечи, нунчаки, чакры на поясах, а у некоторых в руках еще и плети. Среди них не только женщины, однако женщин внешне почти не отличить от мужчин. Выделяется лишь та, третья девушка без имени — она не острижена, у нее длинные темно-рыжие волосы, заплетенные во много тонких кос. Из оружия у нее только меч — тонкий и простой, не похожий на увесистые клинки остальных бойцов. Анга проводит меня в центр, ставит посередине и сама встает рядом.