Львы и Сефарды
Шрифт:
Дверь снова приоткрывается, и в комнату заглядывает Малкольм. Он выглядит ужасно уставшим, но все же что-то в нем переменилось. Исчез тот затравленный взгляд загнанного в угол зверя. Он устал и измотан, но он спокоен. Он открывает дверь и проходит к нам. В руке держит костыли, на которых пришел сюда. Я поспешно встаю, но он делает мне знак оставаться на месте.
— Ты их там что, собственноручно из дерева выстругивал? — спрашивает Аделар серьезным тоном, но глаза его смеются. — А до этого еще, наверно, ждал, пока это дерево вырастет?
— А ты спешишь куда-то? — парирует Малкольм и ставит костыли, прислонив их к
— Если я и вправду захочу это сделать, никакая вселенская справедливость тебя не спасет… — Теперь адмирал уже по-настоящему улыбается. — Вообще-то у меня для этого было уже достаточно возможностей. И ты до сих пор цел и невредим. Какого ты обо мне мнения, черт возьми?
Мэл шутливо поднимает руки вверх. Я пытаюсь представить этих двоих в ранней юности, но оставляю все попытки — не слишком-то они и изменились, если уж на то пошло. Аделар садится на кровати, кладет обе ладони на раненое колено — похоже, двигаться ему все-таки больно. Потом берется за один костыль и осторожно поднимается. Малкольм тут же поддерживает его с другой стороны. Я тоже встаю: судя по всему, Стерегущие опять что-то задумали.
— Эй, ты уверен, что дойдешь? Туда и обратно? — спрашивает Мэл.
— Дойду, куда я денусь, — успокаивает его Аделар. — Ты вон со сломанной лодыжкой черт знает сколько добирался по пустыне из Стеклянных скал. И, как ни странно, не свалился замертво. Куда уж мне…
— Да, в самом деле, очень странно, — говорит Малкольм ворчливо. Потом смотрит на меня и улыбается, как сытый и довольный лев. — Сам подумай, если бы я там свалился замертво, встретил бы я эту женщину?
— «Эта женщина» очень хочет знать, куда вы собрались, — Я складываю руки на груди и, тряхнув головой, перебрасываю на спину несколько тонких кос: летчик все-таки сдержал слово и привел мою голову в приличный вид. — И ей страх как интересно, можно ли и ей туда же.
— Это даже не обсуждается, — Аделар поворачивается ко мне. — Мы пойдем в ту галерею. Зажигать мой факел.
— Вот как…
Я потираю ладони одна о другую и приподнимаю кисти.
— А если я зажгу его своими же руками?
— В самом деле… — говорит Мэл.
Он подходит ко мне и берет меня за руку. Аделар уже разобрался с костылями и стоит у входа, ожидая нас. Даже в таком положении его взгляд не теряет привычной адмиральской укоризны.
— Обжечься не боишься? — спрашивает он Малкольма.
— Руки благодаря ей я уже резал, — замечает тот. Смотрит на меня — глаза в глаза, улыбка в улыбку. — Да и зубы она мне уже показывала. Но, думаю, своим сиянием она меня не тронет… Не тронешь ведь, Данайя-эшри?
— С чего это ты так уверен? — Я поднимаю брови.
Его губы — у моего уха.
— Потому что ты любишь меня.
Я шутливо отталкиваю его и отскакиваю в сторону. Аделар покорно ждет, пока мы закончим объяснения в любви, а потом протягивает мне пару длинных перчаток:
— Наденешь, когда зажжешь. При всей твоей огромной любви к этому человеку, ты все еще не можешь полностью контролировать свою энергию. А мне не хочется, чтобы ты обожгла его или вообще сожгла тут что-нибудь.
— Ну, знаете ли…
Я хочу еще немного повозмущаться, но решаю все-таки оставить это на потом. Мэл проходит вперед
— Деверро, что это?
— Наши поезда, — отвечает он. — Они ходят по скрытым тоннелям. Большинство из них грузовые, но есть и пассажирские. Например, как тот, на котором завтра утром вы отправитесь в Энгеду.
— А кто их водит? — допытываюсь я.
«Завтра мы отправимся в Энгеду…»
— Они на автоматическом управлении, — объясняет адмирал. — Так легче и безопаснее. Меньше человеческого фактора.
«Завтра мы отправимся в Энгеду…»
Я замолкаю, вслушиваясь в эхо его слов в своих ушах. Да, этого не избежать — в конце концов, подземелья эшри были для нас таким же полустанком, как и скалы Гончих. Полустанком на нашем общем далеком пути. Но почему-то мне не хочется со всем этим прощаться. Я знаю, что Мэл пообещал Аделару вернуться, когда мы заберем у «белых мантий» Вика, но все же что-то здесь неправильно. Я смотрю на адмирала: он ранен и не может ходить без костылей, а лечить ногу придется довольно долго, что бы он там ни говорил. Первый советник оказался предателем, а преемников у него нет. Кто же будет заботиться о народе, если мы уйдем? И снова я раскалываюсь надвое. Есть то, что я хочу, и есть то, что будет правильным.
Человеческий фактор, человеческий фактор…
— Послушай, Мэл…
Он не дает договорить. Впереди показываются те два факела, и он решительно направляется туда. Снимает факел Аделара со стены. Я все еще стою там, где стояла. Мне будет сложно это сделать. Мне будет сложно рассказать ему о том, какое решение я приняла в эти минуты. Но выбор уже сделан. Не ради меня, не ради Вика и, наверно, даже не ради народа — ради Аделара.
— Готова? — спрашивает адмирал.
— Готова…
Я беру факел в ладони, закрываю глаза и вспоминаю все то, ради чего я оказалась здесь. Тепло струится сквозь мои крепко сжатые пальцы. Я боюсь открывать глаза, боюсь смотреть — ни на огонь, ни на лица Стерегущих. Ведь они еще не знают, что я приготовила для них. Не знают, как я стараюсь принять это и какая война идет внутри моего разума. Но так, и только так будет по-настоящему правильно. И никакой человеческий фактор не сможет мне помешать.
Да. Да, мой сбитый летчик.
Да, мой адмирал.
Навеки — так.
Пара секунд — и пламя загорается. Я открываю глаза и улыбаюсь. Улыбаюсь, глядя на него — теперь я не могу оторвать от него глаз. Я смотрю на Стерегущих сквозь мерцающее пламя. Пусть все так и останется, думаю я. Да будет так отныне и навек. Мы, трое. И да будем мы несокрушимы. Вместе — или порознь. И ни одни дороги да не разведут наших путей…
— Получилось, — говорит Мэл полушепотом.
Деверро забирает факел и возвращает его на место. Мои руки все еще пульсируют теплом. Мэл подает мне те злосчастные перчатки. Глаза у него такие, что я беру, не возражая. Беру, не отрывая глаз от той стены и надписей на ней. Не глядя, натягиваю сначала правую перчатку, потом левую.