Львы и Сефарды
Шрифт:
Глава двадцатая. Среди мертвых и живых
Малкольм спрыгивает с лошади. Солнце уже почти полностью поднялось над горизонтом, и его лучи будто покрывают волосы летчика струящимся золотом. Он устал, взгляд кажется забитым и потерянным, а дыхание тяжелое, будто он еле-еле стоит на ногах. Я тоже спускаюсь на землю и убираю волосы с лица.
— Отрежу к черту, — говорю. — Мешают.
— Что? А-а, волосы… — Мэл поворачивается ко мне. — Не надо. Примут за пропащую девицу.
Я встряхиваю головой. Я тоже так устала, что держать голову прямо кажется непосильной
— Мы все сделали правильно? — спрашиваю тихо.
— Хотелось бы, — вздыхает он. Смотрит на появляющийся из воздуха Дредноут. — Что бы там ни было, пойдем.
Я привычным движением беру его за руку, но он отдергивает ее. Я понимаю: по ошибке я взялась за раненую ладонь. Только успеваю придумать слова извинения, как Мэл обходит меня и кладет другую руку мне на талию. Сумка с лекарствами покачивается у него на бедре. Мы поднимаемся по трапу, и я вспоминаю ночь, когда мы впервые пришли сюда. Это было считанные дни назад, но между старым и новым пролегла глубокая расщелина. Мы были напуганы и растеряны, с наших тел стекала дождевая вода, а Аделар стоял там, наверху — свободный, властный и спокойный, как и подобает Стерегущему. Тогда он дал понять, что по-прежнему готов заботиться о своем друге, но тот не принял ничего из его рук. Теперь же… Ветер изменился, надвигается еще один. Теперь же Аделар, ослабший и больной, лежит там в гордом одиночестве, а Мэл, еще недавно посылавший его к черту и во мрак, готов жизнь отдать за то, чтобы тот выздоровел. «В один прекрасный день они найдут друг друга…» Не найдут, а вернут, поправляю я мысленно. Но в остальном аль-синх права. Они уже так близко друг от друга, что сделай только шаг и протяни ладонь — и все вернется на круги своя. Вопрос лишь в том, как долго еще они смогут это отрицать.
— Послушай, ступай к себе, — вдруг говорит Малкольм, когда мы подходим к комнате Деверро. Там пусто: женщины ушли, и возле адмирала нет ни души. — Пожалуйста, поспи хоть час. Там видно будет, что нам делать.
— Наверно, мне и правда надо… — соглашаюсь я. — Послушай, Мэл. — Смотрю ему в глаза. — Ты прав. Он тоже. Пусть это будет вашей горькой радостью. Что каждый из вас был прав.
— Такого не бывает…
— Значит, будет.
Я ухожу по коридору прочь. Я догадываюсь, нет, я знаю, почему Мэл отослал меня на этот раз. Возможно, им придется объясниться. Если Аделар уже в сознании и не спит, то этого не избежать. Я мысленно умоляю обоих не прятаться от этого разговора. Пусть хоть раз поговорят по-человечески. Пускай не будет той войны двух Стерегущих. Ведь каждая война вот так и начинается: с того, что стороны решают силой то, о чем можно было просто сесть и поговорить.
Взяв забранное из дома полотенце и чистое платье, я захожу в комнату, которая служит душевой. На потолке — уже изрядно проржавевший кран. Я снимаю пыльную одежду, открываю кран и с удовольствием замечаю, что вода там очень даже теплая. На мытье головы уходит чуть больше
Я думаю о Кайтене и его матери. Расскажет ли Мэл об этом Аделару? И поверит ли тот в еще одно предательство? Я не знаю. Но это жизненно важно. Кайтена сейчас нет на Дредноуте, но его мать — среди женщин, дежуривших у постели адмирала. Однажды она уже попыталась убить его. И нет никаких гарантий, что она не сделает это опять. Боюсь, что со второй попытки может получиться. А если Аделар не поверит Малкольму, то все будет совсем уж плохо. Ему и так плевать на осторожность, он уверен в себе и даже слегка беспечен. Хорошо одно: пока он болен, угрозы все-таки меньше. А нам с Мэлом не мешало бы придумать, что нам делать.
«Никто не помнит тех, кто что-то строил. Чтоб помнили, необходимо это сжечь».
Не знаю, почему, но эти слова Саабы Карн постоянно крутятся в моей уставшей и забитой голове. Меня здесь, можно не гадать — запомнят. Ведь это я разрушила регенератор, и я пробила защиту Истока. Но я ведь не одна такая: Иокаста тоже принимала свет на свое тело. Так почему же среди эшри нет ни единого воспоминания о ней и о таких, как она? А может быть, есть? Просто нужно вернуться в тот подвал и снова посмотреть на факелы…
Одевшись и выйдя из душевой, я распускаю мокрые волосы и тут же натыкаюсь на Малкольма. Прошло не более десяти минут, пока я приводила себя в порядок, но вот — он уже здесь. А значит, разговора так и не случилось. Ну не могли они решить все за такое короткое время.
— Уже пришел? — только и могу спросить.
— Да, так вот получилось… — Он проводит рукой по затылку. — Ничего не спрашивай. Я не хочу.
— А я и не собиралась… — говорю я. — К нему приходил еще кто-то?
— Нет, никого не было, — отвечает летчик. — Он… дал мне перевязать ему руку. И спросил, что у меня с ладонью.
— А ты что сказал?
— Порезался об лезвие меча, конечно. Правду я сказал, — вздыхает он. — Но, к сожалению, не всю.
— Смотрю, у вас все время так, — замечаю я, поправляя волосы. — Поговорили, только не совсем, сказали правду, но не всю… — Мэл хмурит брови, и я замолкаю. — Все, все, все. Договорились. Я молчу.
— Да ну не получилось бы у нас с ним никакого разговора, — отрезает он порывисто. — Ты же видела, что у него с горлом. Думаешь, ему не больно говорить?
Я прохожу вперед:
— Пойду к себе.
Малкольм ловит меня за плечо. Все еще стоя за спиной, перебирает в пальцах мои волосы.
— Эй… Хочешь, заплету?
— Чего? — Мне кажется, что я ослышалась.
— У тебя роскошные волосы, — говорит он. — Но ты недавно мне сказала, что тебе они мешают. Так вот, не надо стричь. Я заплету тебе их, как захочешь. Я умею.
— Э-э… Правда? — спрашиваю я и улыбаюсь. — А что ж ты раньше-то молчал? Не откажусь…
— Конечно, не откажешься, — нахально заявляет Малкольм. — Ты ведь и так красавица. Но вряд ли ты когда-то заплетала волосы.