Любимый город

Нерода Маргарита

Вообще-то, отбой через пять минут. Если увлечешься, от комиссара нагорит.

– С нашей тетей Раей никакого радио не надо. Читает не хуже Левитана, - это Кондрашов, только он на такие комплименты мастер.

– Отбой товарищи, - Раиса закрывает книгу.
– До утра ухожу я в радиомолчание. Так, кажется, это называют. Режим надо соблюдать.

– Ну хотя бы еще одно…

Она опустила глаза в книгу. Какое бы выбрать? Последнее на странице, то, что ей самой в душу запало, хотелось бы прочесть. Но не сейчас точно. Глаза сами собой зацепились за строчки:

На трехверстке протянулись

роты,

И передвигается флажок…

И передвигаются по кругу

Взвод за взводом…

Скрыты за бугром,

Батареи по кустам, по лугу

Ураганным двинули огнем…

“Они все это видели, только что. В сотню раз больше, чем я…”, - подумала Раиса и поспешно перевернула страницу.

На греческой площади рынок шумел,

Горели над городом зори,

Дымились кофейни, и Пушкин смотрел

На свежее сизое море.

Одесса… Наверное, Кошкину бы понравилось. Хотелось бы верить, что он жив. Астахов дважды писал на старую полевую почту - тишина. А теперь - отбой. Аккуратно погасить лампы, обойти палату, убедиться, что все в порядке. А книгу она дочитает потом одна. Может, что-то еще наизусть затвердит. Электричество-то по-прежнему гаснет иногда.

***

В кают-компании Огнев сидел, как обычно, с книгой, но смотрел не на нее, а на продолжающуюся шахматную партию.

– Добрый вечер, Раиса Ивановна. Чаю после смены не забудьте. Кипяток свежий. Молодцы на камбузе, за четверть часа до смены обновляют.

– Добрый вечер, Алексей Петрович. Что-то интересное увидели?

– Да так, король у Сергея Васильевича под угрозой. А земля-то просыхает, им скоро на ничью соглашаться придется. Не до игры станет. А вы Багрицкого возвращать пришли? Хорошо читали. И на концерте было приятно послушать, и сейчас.

Раиса смутилась, она не думала, что он ее слышал.

– Не хотел отвлекать никого. А вы “Летающий пролетарий” не читали? Любимая моя вещь у Маяковского.

– Читала, давно правда. Здесь его почему-то нигде не нашлось, а то прочла бы тоже.

– Мало издавали. Видать, война с Америкой была сочтена несвоевременной. Но заглянул он в войну даже не в нашу, а в какую-то очень будущую. Во всяком случае, самолеты без пилотов - пока даже в проектах отсутствуют.

– Не почитаете?

– Извините, наизусть не помню. Вот Симонова удачно издали. Как раз под концерт успел выучить. Очень красивая поэма вышла.

– А почему не “Жди меня”?

– Не считаю себя готовым. И слишком личные стихи. Не для сцены. В ближайшие лет пять.

– Алексей Петрович, это же оттуда вы мне тогда читали… в Балаклаве, за неделю до…?... Я ведь их запомнила. Не все, конечно. “Майор, который командовал танковыми частями в сраженье у плоскогорья Баин-Цаган”. Где он сейчас может быть, тот майор? Может быть, он уже не майор, а полковник.

– Я его видел в Москве. Тогда, в августе сорокового, в новом доме на Тверской. Я туда попал почти случайно - самый младший по званию. С одной шпалой чувствовал себя, как рядовой. Следующим по званию был как раз этот майор - как в стихах, Золотая Звезда, орден Ленина и монгольское

Красное знамя. Смущался… Кажется именно там впервые заспорили, когда снова будет война. Именно “когда”. Никто не говорил “если”. Даже гражданские.

– У Монголии тоже такой орден есть?

– Было б странно, если б у них - и не было такого.

– Так хочется верить, что он жив сейчас, тот майор. И ведет наши войска в атаку.

– Может, и жив. Это про таких, как он - “ее трудно у нас отобрать”. После войны узнаем - а может, и раньше увидим его в “Красной Звезде”. Эх, как-то там сейчас Денисенко без нас управляется…

– Наши наступают. Может статься, что мы со всеми здесь и встретимся скоро, - вспомнила Раиса недавний разговор с Верочкой. Конечно, это предположение не показалось ей с тех пор менее наивным, но отчаянно хотелось сказать что-нибудь ободряющее. А что такого можно придумать для человека, который и старше тебя, и опытнее, и войну видел такой, какой ее ты еще не видала. Еще при разговоре у обрыва понятно было, что до сих пор с тяжелым сердцем думает товарищ профессор о том отступлении. Ничего-то он про своего товарища наверняка так и не узнал. А неизвестность… да, ее хуже быть не может.

“Как мне хочется, чтобы все, кто слушал сегодня стихи, остались живы, - думала она.
– И после победы вспомнили, как они их слушали. Здесь в штольнях”.

Есть в человеке какая-то способность верить в то, чего он наверняка знать не может. Или хотя бы изо всех сил желать. Так старушка крестит уходящих в бой солдат. Уж какой там в ее сознании есть бог, ей хочется верить, что от креста, положенного ее слабой рукой, их действительно обойдут пули. Это не суеверие. Это вера в жизнь, которая так или иначе должна быть. Желание победы этой жизни. Путано как-то мысли ложатся, но точнее не выходит. И вслух их не высказать даже тому, кому доверяешь как себе. “Хоть записывай в дневник”, - пришло ей вдруг. Хотя нет, ерунда конечно, кто же на войне ведет дневники. Просто хочется этой веры… этого знания, что все сбудется.

Огнев тоже молчал, думая о чем-то. Может, о сыне… Помотал головой, словно стряхивая тревогу, и сменил тему.

– Вы очень хорошо читаете. У вас поставленный, артистический голос.

– До сих пор заметно? Поставленный. Я занималась в драмкружке, играла. Даже в театральное когда-то хотела поступать....

– Ох, извините, я тогда про театр на нервах сказал… Неловко вышло…

– Тогда, это в Воронцовке? Я уже забыть успела, - тут Раиса немного слукавила. Если тебе обидно получилось, это очень помнится.
– И потом - вы ведь были правы. Руки у меня тогда были не дай боже.

– Руки, кстати, вполне прилично. Но вот подшаг и жест… Был бы я режиссером в театре, в самый важный момент операции так бы и подавали инструмент. “И выступил гордо Чалд-Вайет, откинул светлую прядь, и меч лорду Ингрему в сердце вонзил на целую пядь”.

Эту фразу Огнев сопроводил размашистым, театральным жестом руки и топающим подшагом, благо в кают-компании никого больше не было.

– Но, не могу не отметить, и тогда вы ни разу ничего не перепутали и не вставали столбом, пытаясь вспомнить, что такое зажим и чем он от скальпеля отличается.