Любимый город
Шрифт:
Всех раненых, кто мог перенести дорогу, эвакуировали. Еще пробивались чудом к городу корабли, только теперь они причаливали в Камышовой бухте. Уже не транспорты, уже боевые, транспорты прорваться к осажденным больше не могли. Последний, “Белосток”, обстрелянный и поврежденный ночью в бухте, погиб, едва выйдя в море. Еще поднимались с аэродрома на Херсонесе транспортные самолеты. В серых предрассветных сумерках, пока не появились вражеские истребители. Осада стягивалась, как удавка.
Очередной рейс из Инкермана к монастырю кажется должен был стать последним. Все что можно уже вывезли. До сих пор возможность
И снова накатила тоска, такая, что защипало в глазах. Ее порождал не страх, а ожидание. Тяжелой, непонятной пока, но неизбежной развязки. «Права Вера. Действительно, уж лучше в бой, - снова пришло ей в голову.
– Хоть с гранатой, хоть с наганом. Как камень на сердце. И не скажешь никому. Верочка хоть мне пореветь может, а я кому расскажу? Даже брату писать об этом не стоит...»
Впрочем, письмо было давно отправлено. Долго Раиса не могла его как следует дописать, а отослав, ругала себя, что вышло так мрачно. Но ничего не поделаешь. Она прощалась потому что не могла не попрощаться. Будем думать, что на его участке фронта все хорошо. Знать бы еще, где он. Но о том писать нельзя…
– Ты замерзла что ли, Раиса Иванна?
– Гусев тронул ее за плечо.
– Что приуныла? Будет тебе! Где наша ни пропадала, отобьемся еще. Вон, сейчас Митрополичьи сады пройдем и дома считай.
И снова это “дома”. Еще недавно домом был Инкерман, теперь вот - монастырь. Что им станет через неделю, месяц? Нет, на такое время сейчас не загадывают.
Машины шли без огней, но водители приноровились ориентироваться в полной темноте на изрытой воронками дороге. Небо затянули тучи, и это давало слабую надежду, что бомбить в ближайшее время не будут. А потому первый тяжелый удар где-то впереди и выше колонны застал всех врасплох. Гусев врезал по тормозам так, что Раису ударило лбом.
– От машины!
Следующий удар поднял в воздух тучи песка и камня. Раиса хотела бежать к высящемуся неподалеку большому дому, чья каменная стена хорошо была видна на фоне неба. Если она устояла, то пожалуй прикроет. Но близкий разрыв, и жаркая волна, самым краем долетевшая до нее, заставили упасть почти сразу, ничком, прикрыв голову руками. Сообразила, что похоже, это артобстрел, самолеты было бы слышно.
И только успела задуматься о том, что хуже, воздушный налет или артиллерия, как земля снова дрогнула и показалось, что следом рушится само небо. Что-то с силой ударило в плечо, посыпались сверху какие-то обломки и душная тяжесть вдавила в землю, не давая ни дышать, ни смотреть.
Опомнилась она почти сразу. От боли. Правой рукой было не шевельнуть. Левая при попытке двинуться уперлась в доски и осколки кирпича. «Завалило!» Раиса попыталась вытянуть левую руку вверх, может, так ее из-под завала заметят. Вот тут сделалась страшно по-настоящему: а ну как проглядят?! Но сверху уже слышался треск, кто-то разбирал завал,
Темнота над головой стала синей и ночное небо сразу закрыли какие-то тени. «Вот она!
– сказала одна из этих теней голосом Гусева, - Живая! Меж двух балок лежит. Везучая, не задавило! Домкрат тащите!»
Вокруг нее суетились, потом тяжесть с плеча сошла и словно иголками закололо всю руку изнутри. Кто-то попытался поднять Раису с земли, и от боли у нее сразу потемнело в глазах.
– Нне… не надо… сама… - она попыталась встать, ноги кажется были целы, но земля качнулась под ней как лодка.
– Тихо, тихо, Раиса Иванна, - Гусев по-прежнему был где-то рядом, но перед глазами плыли круги, и Раиса скорее слышала его, чем видела.
– Видать, по голове ее приложило, - говорил он кому-то еще.
– Терпи, терпи милая. Мы сами тебя сейчас дотащим.
Ее снова попытались поднять в несколько рук и темнота сомкнулась над головой как вода в омуте. Раиса пришла в себя в машине. Каждый ухаб отзывался такой болью в правом плече, что слезы катились сами собой. «Вот каково нашим раненым приходится». Она дотянулась и стиснув зубы попробовала ощупать руку. Делать этого, наверное, не стоило, потому что от боли вновь поплыли перед глазами разноцветные пятна. Но стало понятно, что плечо сломано - рука опухла аж до локтя. “Сустав наверное задет, - подумала Раиса.
– «Везучая», додумался же кто! Повезло мне, как субботнему утопленнику — в баню не идти.”
И снова темнота. В следующий раз она пришла в себя уже при свете лампы, в госпитале.
– Гусев! Ты полгода с лишним то при медсанбате, то при госпитале! Шину-то наложить? Да хотя бы просто руку к телу прибинтовать! Как вчера родился!
Знакомый голос. Но ни разу Алексей Петрович таким раздраженным не был. Влетело за нее шоферу. Небывалое дело - при всех распек!
Но вот ведь как - только подошел, а боль уходит. Тепло так, удобно… А левый-то рукав когда порваться успел?
– Раиса, все в порядке. Голова цела, остальное заживет. Морфий я тебе уколол, должно отпустить немного.
Ах, вот оно что! Да, понятно, почему к нему так легко привыкнуть…
– Пальцами на правой руке пошевели. О, шевелятся, теплые. Сосуды целы, нервы целы.
В перевязочную несут, подумала Раиса. Рентген бы надо сделать… Но где его возьмешь теперь?
– По уму, тебе бы сейчас рентген сделать. Но придется обойтись.
Холод ножа по шее. Хорошая была гимнастерка, а тут по всей руке распорота. Зашивать неудобно будет потом. “Ой, я же при нем почти голая теперь. Глупости какие. А то он женщин не оперировал!”
– Повезло.
При этом знакомом слове почему-то захотелось смеяться. Странно и неловко даже. Только что от боли сознание теряла, а теперь весело, губы сами собой в улыбку расплываются. “Повезло”. Опять ей, выходит, повезло.
– По гимнастерке поглядеть - тебя размолоть должно было в труху. Ан нет, перелом, конечно, со смещением, но локоть не зацепило, и кожа цела, так что прогноз с осторожностью благоприятный. Так, погоди, ты раньше морфием не баловалась?
– Да что ты!
– Значит, просто реагируешь остро. Ничего страшного, пометим в карте - морфия тебе нужно чуть меньше, чем на вес положено.