Любить нельзя ненавидеть

Анет_28

— Ты не ходила обедать?

— Нет.

— И твой отец не пытался вытянуть тебя из постели? — умиляясь ее мычанию в шею, спросил мужчина.

— Он даже не заходил, — чуть потянувшись в его объятьях, еще сонным голосом продолжала она.

— Тогда это сделаю я, — угроза, а затем и резкий рывок заставили ее испугано распахнуть глаза.

Он поднял ее на руки, стараясь не обращать внимание на капризы женщины, а еще лучше на приятное тепло обнаженного тела, что так стремилось покинуть его объятья.

— Робин, куда…? Не надо.

Сжимается в его руках, скрывая длинный шрам на животе,

так и не вылеченный лекарем и мазями — след того покушения. Стала стыдиться этого изъяна. Разбойника поначалу забавляло ее милое стеснение. То, с какой неохотой она раздевалась рядом с ним, постоянно скрывая шрам, как запрещала прикасаться к себе во время близости, почти в темноте — это перестало быть забавой, вызывая лишь огорчение разбойника. Он не хотел, чтобы она стеснялась. Не с ним. Но Реджина была упряма, впрочем, как и всегда. Она действовала по-своему, чаще всего оставаясь в ночной рубашке каждый раз рядом с ним, лишая лучника возможности любоваться идеальным телом, которое ничуть не померкло в его глазах даже с этим изменением.

— Не прячься, — вернул на постель, дабы она не оказалась на холодном полу, позволил ей встать на колени, сравнявшись с ним ростом. Вопреки ее ожиданиям, Робин не ушел. Ласково касаясь шеи ладонью, провел через грудь к животу, где задержался на ране. Реджина буквально заново ощутила холод лезвия на коже, хоть пальцы разбойника были теплые, а движения осторожные — абсолютно не то же самое, что в тот день.

— Что говорит лекарь?

— Он не сможет убрать шрам, — смотрела на руку разбойника, глубокими вдохами встречая каждое новое прикосновение.

— А ты?

— Я пыталась, — спокойно ответила она, стараясь не встречаться с лучником взглядом.

Могла бы излечить себя магией, если бы та действовала. Но ее не было уже долгое время.

Недавно она вновь встретилась с Темным. Его лицо не выражало ничего кроме отвращения. Смотреть на «добреющую» ученицу, казалось, было для него почти физически невыносимо. Оттого маг постоянно морщился и избегал встречи с карими глазами.

«- Я не понимаю в чем проблема? — равнодушно парировала Реджина.

Проведя рукой по столу, смахнула на пол несуществующие крошки и села, закинув ногу на ногу. Дерзкий выпад отдался болью в животе, но она не подала виду. Стиснув зубы, пыталась держать располагающее к спору выражение лица, зля Румпеля.

— Тебе и не нужно было что-то понимать. Следовало только выполнить свою миссию, но ты не справилась с этим. Какая жалость.

На дерзость отвечал ей откровенной незаинтересованностью. Словно слова, сказанные Королевой не имели веса, оттого взлетали быстрее, чем успевали достигнуть слуха учителя. Он и не желал ее слушать. Эта девчонка все испортила своими глупыми чувствами и играми. Она стала сгоревшим делом, на которое Темный поставил слишком много. Выходит, зря.

— Что это значит? Ты можешь хоть раз, что-то ответить точно? Я устала от твоих шарад, Румпель! — брюнетка быстро оказалась у самого лица учителя, презрительно вглядываясь в его извечную издевательскую усмешку и веселые глаза, которые толком никогда ничего не выражали.

— Время покажет, Ваше Величество, — еще ближе, возлагает очередную загадку на ее губы. — Пусть

молится усердней Королева, дабы спастись от праведного гнева. В Рождественскую ночь свершится суд, на бал из Ада гости к нам придут, — пропел он своим отвратительным высоким голосом и рассмеялся.

Ранее бесстрашная Королева впервые испугалась своего учителя».

Избежать опеки стало практически невозможно, если не Робин, то отец, не отец, так Робин. Она совсем перестала оставаться одна. Шаг влево, шаг право, в независимости от направления и способов передвижения с ней рядом всегда был кто-то. Везением было, когда этим кем-то становился стражник, все еще послушный королеве, но отчего-то начавший подчиняться разбойнику. Скорее бояться, потому что теперь Робин строго следил за дисциплиной. А она просто не вмешивалась, поручив это мужчине.

Спустя долгое время ей наконец-то повезло остаться под присмотром стражи. С того нападения она больше нигде не бывала одна, только если в своих покоях, и то на те недолгие часы, когда разбойник еще не вернулся.

Сейчас это было на руку. Какая удача. Она наконец-то сможет довести дело до конца. На одну проблему определенно станет меньше. Реджина скроет все просветы прошлого, что темным свечением постоянно напоминают о себе в ее новом настоящем вместе с лучником. Старых грехов не перечесть, и каждый старается суровыми последствием вновь влететь в ее жизнь, угрожая этому блеклому счастью рядом с Робином. Уже не боялась, но все еще не хотела, чтобы он узнавал ее старые проступки. Скоро, сразу после Рождества, ее жизнь официально поделится на «до» и «после». И это «после» станет самым лучшим этапом в ее жизни. Этапом, где человек с татуировкой льва узнает правду и простит ее, как делал это сотни раз раньше. Где им суждено если не светлое будущее, то хоть какой-то спокойный финал.

— Ваше Величество?

Осторожный зов стражника вывел ее из раздумий. В последнее время она часто думала об этом, ненароком начиная мечтать, за что сама же себя и упрекала. Мечтать — слишком непозволительная роскошь. В мечтах ты понемногу сродняешься с теми мыслями, что греют душу, без них твое существование затрудняется, как дыхание под водой. Ей нельзя мечтать, потому что это никогда не случится. Точно не с ней.

— Ждите меня здесь.

— Но, Ваше Величество…

— Я сказала, ждать, — одернув подол плаща, она многозначительно посмотрела на своих спутников. — Если хотя бы одна живая душа в замке узнает, что я была здесь, вы закончите свои недолгие дни с крысами в этой же темнице.

Она так давно никому не угрожала и не причиняла боль, что уже и забыла, какое это потрясающее чувство. Чужой страх рождал в ней силу, которая вновь тратилась не во благо. И Реджина была рада этому чувству. Ведь это означает, что Румпельштицхен был неправ — она не добреет. Просто не может стать паинькой при всей этой тьме, заложенной почти сразу при рождении, в генах, а потом с такой тщательностью взращиваемая матерью долгие годы. Она не может стать хорошей на все сто процентов, даже лучнику не исправить это, ведь тьма… она как страница в книге. Черная с обугленными краями. И только всевышнему автору известно, сколько будет таких страниц в каждой рукописи.