Любовь хранит нас
Шрифт:
Зашибись! Будет круто. Господи, если я завтра женюсь по протоколу, без эксцессов и приблудов брата, то это будет хорошо. Да, точно! Просто хорошо! Ве-ли-ко-леп-но!
— Ты обалдел, Сергей? Так и будешь бомжевать в чужой стране, по клубам мелочь с местных нариков сбивать. Ты мог бы…
— Командовать отцовской частью? Отроков, как мама, муштровать? Играть в местной захудалой группе?
— Чем плохо-то? Что с группой, кстати?
— Да пошел ты. Прикажете детей тут строгать? Что еще? Я истощился! Помоги!
— Как вариант! — не слушаю его истерику и плотоядно улыбаюсь.
— Что? Пошел ты знаешь, куда. А ты мог бы сталь по новой технологии разливать. А ты Зверю кованую мебель точишь, зад повару вылизываешь, с куклой по-дебильному стрекочешь, да истинным кобылам завиваешь хвосты! А? Ничего не забыл?
— Так что с работой, Серж? Я — серьезно! Мать ведь спросит, Серый. На хрена ты ей надежду подарил?
— Я, — он вытягивает шею и наклоняется ко мне, — ее сжег! Что не ясно? Еще допвопросы будут?
Будут!
«Сегодня где?» — Ольга неслышно вклинивается в наш разговор.
«Каждый у себя, жена. Так надо, детка. Не скучай!».
С ответом не затягиваю, тем более что заготовка уже была. Так и знал, что спросит! Я уже настроился, что это будет наша заключительная целомудренная ночь. Скупой обычай и потом, — униженное и оскорбленное заграничное горе приехало — дай Бог, чтобы отец шею ему не свернул. Дай-то Бог!
— С кем ты там общаешься? Это не вежливо! — Серый пытается заглянуть мне в переписку. — Оленька, Олюня, детка, одалиска. Кружок — она и есть кружок! Круглая малышка!
— Сядь на место — не мелькай.
— Что? Горячка и любовный трепет? Лихорадит там, внизу? Ни дня прожить без сюсюканья не можете? Господи, — откидывается на подголовник и отворачивается к своему окну, — скорей бы назад. Как я ненавижу этот гор…
— Ты только выскажись и по-братски получишь в лоб.
Остаток пути проводим в горделивом воздержании от праздных разговоров. Младший что-то пальцем чертит на своем стекле и бухтит под нос, а я на каждом светофоре строчу жене, как сильно ее люблю, как жду завтрашней росписи, как предвкушаю нашу встречу…
— Леш?
— Что, Серый?
— На хрена я здесь?
— Ты обещал, дружок, одной прекрасной женщине, что приедешь к ней на свадьбу…
— Так ты из-за этого на ней женишься? По мне семья соскучилась, и я должен потешить своим присутствием родительский взгляд?
— Ты — мой свидетель, Серж! Трезвый, неподкупный и надежный. В этой жизни я могу положиться только на тебя. Ты ж мой младший брат.
— Не надо сейчас в огромном чувстве признаваться, Леха. Это аморально. Мы — потные здоровые мужики. Брутальные козлы с червоточинкой на прошлом, а ты тут про доверие разливаешь в уши кипящий свинец. Отвези в гостиницу, он ведь не оставит меня в покое. Максим…
— Не Максим, Сережа. Не надо этого заграничного дерьма. Он
— Леха, один день, максимум — два, и я отсюда уберусь.
— Я дополню?
— Да, валяй.
— Спокойные два дня, как полноценная здоровая семья. Оля не в курсе, какая ты скотина, поэтому…
— Ты ей не рассказал, какой ей жуткий родственник достался?
— Извини, но мы тебя не обсуждали.
— Даже между этим делом, в перекуры, — он пальцами делает сучий блядский жест — указательный одной руки пихает в круглое отверстие, составленное из пальцев другой, — когда резинки стаскивал с х…
Я бью по газам и юзом захожу в кювет.
— Извини.
Поздно! Наотмашь в скулу — печать его похабной морды в боковом стекле:
— Еще одно слово, Серый, и я за себя не ручаюсь. Ты меня услышал?
— Я же шкажал «ижвини».
Я что, ему зубы на хрен выбил? Твою мать! «Тонечка» меня уроет за сынка.
— Покажи, — обхватываю двумя пальцами его подбородок и поворачиваю лицом к себе. — Иди сюда. Серый!
У брата в глазах застыли огромные капли — мужские слезы. Скупая неторопливая вода. Зачем я так? Резко, сильно… Больно. У него ведь есть весомые причины так себя вести.
— Сережа. Ты…
— Шам виноват. Не переживай, вообще не больно.
Подтягиваюсь ближе и утыкаюсь своим лбом в переносицу Сергея:
— Отец все забыл. Я разговаривал с ним. Неоднократно! Знаешь, как за тебя переживает? Знаешь? А? Он не считает тебя…
— Я виноват, Леха. Я виноват! Мне нельзя тут быть, понимаешь. Если они узнают, то нам кранты…
— Они уже покинули страну.
Сергей выпучивает глаза и раскрывает рот — выразительно сглатывает, облизывает губы и вышептывает важный для него вопрос:
— Когда? То есть, ты уверен? Это кто сказал?
— Давно.
— Когда?
— Два года назад.
— Я…
— Подумай о том, чтобы остаться навсегда. Егор перед отъездом приезжал к нам, они с батей беседовали, даже без скандала. С матерью похуже — она вообще к нему не вышла и без конца меня просила посмотреть, как там отец…
— Газ в пол! Поехали уже. Довольно этих разговоров. Не хочу ничего знать, — проверяет челюсть, дергает из стороны в сторону, и рассматривает себя со всех сторон в автомобильных зеркалах. — Завтра на роже будет во-о-о-т такой синяк! Если мама спросит, то я не виноват…
— Да понял я, что ты, как был предателем, так им и остался. Гнилая натура, Серж, у тебя в крови дефектный ген.
«Передай привет Сереже, когда приедет».
«Обязательно, душа моя. Оль?».
«Угу».
«Я люблю тебя».