Любовь хранит нас
Шрифт:
— Я не виновата, Алеша, такси застряло в пробке, я же писала тебе сообщения.
— Я все получал, — с ухмылкой отвечает, рассматривая рисунок на моей ладони. — Читал каждое, как роман с большими приключениями.
— А почему ничего не отвечал?
Он поджимает губы, закатывает глаза — обдумывает свой ответ, а потом в ухо шепчет:
— Воспитывал тебя, строптивая одалиска.
— Что? — прищуриваюсь и отклоняюсь от его губ.
— Что слышала! Это был тот самый важный воспитательный процесс. Вас, женщин, нужно иногда стимулировать на такие резвые, активные действия. Вы становитесь мягче, покорнее,
Иди ты! Вот это да! Воспитатель, психиатр, иппотерапевт, кузнец, какой-то коваль хренов! Черт бы тебя побрал, Смирнов! Он воспитывал меня? Я для него ребенок? Освобождаюсь из сильных объятий — он сразу отпускает, я быстро отхожу в сторону и спиной прижимаюсь к стене. Смирнов опасен, он не так прост, как поначалу кажется. Играет, затягив
ает, заставляет сомневаться, даже за чушь какую-нибудь филигранно принуждает извиняться. Он, вероятно, мужчина-вампир? Энергетический? Токсичный человек? Этого мне еще только не хватало.
— Ты чего? — он подходит ко мне, фиксирует у самостоятельно выбранного лобного места, по обеим сторонам на уровне моего лица расставляя свои руки. При этом его, очевидно, совершенно не смущает присутствие в этом зале двух друзей. — Изумруд души моей, есть маленькое предложение…
— Какое? — хриплю, бегая взглядом по его лицу.
— Четыре дня в раю. Со мной наедине. Без принуждения. Что захочешь, то и будем делать. Спать, значит целый день в кровати. Купаться — в купальнике и плавках или голяка. Последний вариант является более предпочтительным, я не отказался бы не только потрогать, но и посмотреть, что там у тебя припрятано… Так, ладно. Или, например, пойдем в поход к старому маяку. Что скажешь?
— Я ведь уже сказала, что меня уволят за слишком частые отлучки. И потом, — мягко сглатываю, смотрю куда-то ему в плечо, — тебе разве не нужно работать? Ты как-то весьма вольготно в этом мире себя ощущаешь…
— Я и работаю на себя, солнышко. В этом мой эксклюзив, индивидуальность, уникальность. Так я продолжу? Мы можем…
— Леш, я потеряю работу. Для меня это важно.
— А я сказал, что к себе возьму, а мама поделится своими книжными томами. Я уточню, имеется ли у нее романтическая чушь, но, — он прижимается плотнее, вдавливает своим телом меня в стену, — в запасе определенно есть, что тебе показать. Давно там не был, в том месте, уже и не помню, когда в последний раз. Соглашайся, одалиска! Приставать однозначно буду и даже обещаю, но ты можешь по щекам отхлестать меня или засандалить в пах. Думаю, что ты способна на самооборону.
Он сильно ошибается. Я — тюфяк!
— Я не знаю…
— Не прошу твоего согласия сейчас, но долго ждать тоже не намерен. Давай так. Ответишь после ужина, по дороге домой, а я повезу тебя окольными путями. Пока подумай, — Алеша наклоняется и губами, очень целомудренно, касается моей шеи, прикусывает, целует, шепчет. — Прости, пожалуйста, и не отвергай меня…
Я прикрываю глаза и на одно мгновение отлетаю в небеса, а открыв, замечаю заинтересованный взгляд младшенькой Морозовой. Девчушка кокетливо улыбается, засунув аж целых три пальчика в рот. Моргает глазками, стесняется и утыкается лобиком в родное материнское плечо.
Глава 9
— Алексей!
Отец зовет. Он вообще не спит или у него пожизненная
— Угу, — кривлю рот и направляюсь в наше уже традиционное место встречи.
Шаркаю на кухню, одной рукой агрессивно почесывая свой затылок, — конец «укладке», все волосы на хрен, как скирду, разворошил. Все четко — согласно установленному расписанию, видимо, у нас с батей запланировано ночное пропесочивание нерадивого великовозрастного отрока. Тут я, как обычно, — ко всему готов!
— Привет, — развалившись на стуле, свесив по бокам руки, через никотиновый занавес, мне говорит. — Как погулял, сынок? Майскими ночами уже больше летом пахнет, чем весной? Правда же?
По всей видимости, что-то грандиозное грядет или уже случилось! Твою мать! Мой отец совсем не пьет — всегда трезв, как стеклышко, курит, правда, за четверых, можно сказать, что он настоящий махорковый алкаш:
«Дымит папаня, как отъявленный сапожник!».
Значит, его весьма «игривое» настроение сейчас можно списать только на некачественный табак? Или что-то другое способствует нашей приближающейся, я уже стопроцентно знаю, что нехорошей кухонной беседе.
— Кхм-кхм, пап, — отмахиваюсь от дыма, как от назойливых мух. — Мама тебя прибьет. Это уже явный перебор. Ты травишься, как паровоз. Есть одна нездоровая мысль, что это вредно для твоего подорванного работой здоровья…
— Кто бы говорил! Прибьет? А может, я этого и добиваюсь. Хочу почувствовать ночью на своем горле ее маленькие сдавливающие ладошки и слабый шепот: «Любимый? Смирный, я тебя сейчас убью». Красивая смерть, наверное! Так что, Лешка, я этого события жду не дождусь, — ногой двигает мне стул. — Присаживайся, сыночек, будь любезен. Пообщайся с папкой. Ты все бегаешь от меня, как будто что-то нехорошее натворил. Есть что рассказать, секретную информацию поведать?
Чего-чего?
— Пап, уже три часа ночи, — вскидываю руку, смотрю на время, — а мне выезжать в пять. Я хотел бы не спеша собраться…
— Все-таки туда поедешь? — отец лениво берет тлеющую сигарету и закладывает ее себе в рот. — Не передумал? — прищуривается, даже закрывает один глаз. — Сука, чей у тебя характер, никак не пойму. Ее или мой?
Твой! Только твой! Так мама со слезами на глазах всегда мне говорит. Гладит волосы, а потом резко в клок сжимает и шипит:
«Ну почему ты такой? — Какой? — Хороший, Лешка. Ты — чересчур хороший сынок, но на отца иногда похож. Тяжелый, злой, эмоциональный… Ты словно глаз урагана — притягиваешь к себе всем законам физики назло».
— Проверю, как там, что там. Это ненадолго. Всего четыре дня. Во вторник буду здесь, у вас. И потом, это же мой дом, а я в нем не был хрен знает сколько времени. Мне точно стоит жить отдельно, по крайней мере, от родителей, я же не могу… Пап, мне уже двадцать восемь лет.
— Тут согласен. Но ты хоть иногда звони, заезжай. Мы волнуемся. Мать себе места не находит, когда ты начинаешь отцовские приходы демонстрировать во всей красе. Блядь, все время задаю себе один-единственный вопрос. Где я вас упустил, сын? Обоих! Где? Когда? Что со мной не так? Леш, тебе Серега не звонил? — он по-собачьи заглядывает мне в глаза.