Любовь хранит нас
Шрифт:
— Да пофиг.
С этой шутки плохи, надо бы прикусить язык и замолчать. Я слышу щелчок дверного замка и вижу пробивающуюся яркую полоску света:
«Через две недели за повторным назначением и обязательно кардиограмму. Катерина, Вы поняли? — Да-да, Юрий Григорьевич».
Мужчина? Там мужчина? В этой поликлинике врач-мужчина? Смотрю еще раз на талончик:
«Крыга Ю. Г.».
Знаю, что сейчас поймаю вечное нервное напряжение. По-моему, я уже краснею, а моя шея начинает покрываться странными пятнами, кожа горит и чешется, еще чуть-чуть и на лице
«Это тот самый бруксизм! Расслабьтесь и не принимайте все так близко к сердцу».
Легко сказать! До тридцати, если я, конечно, дотяну, то надену гарантировано металлопластиковые протезы.
— Уже все? — подхожу к девушке, выходящей из кабинета. — Туда можно? Вы закончили, выходите?
У меня, видимо, горячка и спонтанное нетерпение из разряда:
«Ну сколько можно ждать?»
Она же мне по-доброму улыбается и чуть ли не протягивает руку, чтобы придержать дверь:
— Да-да, я уже все. А Вы, наверное, проходите, — и зачем-то тихо добавляет, — не нервничайте и не волнуйтесь так.
Я слишком широко обхожу девчушку, дергаю плечами, высоко задираю подбородок, но очень жалкой скрюченной фигурой протискиваюсь в узкий дверной косяк:
— Разрешите, — шепчу и тут же прячу взгляд.
— Да, конечно. Проходите, пожалуйста, — хозяин кабинета не смотрит на меня, он что-то пишет в какой-то своей амбарной книге.
Выкладываю карточку и присаживаюсь на стул, стоящий возле его рабочего стола…
Что это было, десять дней назад, там в том библиотечном хранилище, на приставной лестнице? Что это? Откровенное насилие, сумбур или затмение, умопомрачение или какая-то очередная мужская игра?
— Жалобы?
— Их нет. Я хотела бы рутинный плановый осмотр. Хочу просто…
— Проходите за ширму и раздевайтесь. Я сейчас подойду…
Алексей был в каком-то бешеном угаре, брал все, что вздумается, на что накинул свой коричневый глаз. Он…
— Вы первый раз у нас?
— Да. Но я — местная, даже из этого района, временно проживала в другом месте, в другой стране — так, к сожалению, обстоятельства сложились, только вот вернулась. Вернее…
— Я просто не вижу своих записей, поэтому и спрашиваю, — неторопливо, словно с жалостью, говорит. — Не волнуйтесь, пожалуйста. У Вас очень дрожит голос. Вы себя хорошо чувствуете?
— Да-да, вполне.
Я сейчас инфаркт получу. От неизвестности и долгого ожидания в том числе.
Слышу, как скрипят ножки металлического стула — доктор, похоже, встает из-за стола. Шум воды — он вымывает руки, по-моему, даже что-то напевает. Он расслаблен, а вот у меня — откровенный трусняк:
— Вы не задали мне никаких вопросов. Вас не интересует…
— Все после. Сначала посмотрю и возьму материал. В удобное для Вас время сдадите анализы, а потом поговорим и назначим, если что-нибудь потребуется.
— Угу, — бурчу себе под нос, прижав подбородок к груди, расстегиваю
— Вы можете спокойно стать на учет в этой поликлинике, если мы Вам, конечно, понравимся. Я лишь для себя уточнил, так как, повторяю, не увидел предыдущие свои пометки. Вы для меня чистый холст. Я Вас не вел и ничего не знаю. То, что в данный момент в Вашей карточке указано, для меня, если честно, не авторитет. Ну что, Вы готовы?
— Одну минуту. Извините.
Я вынужденно отвлекаюсь на входящее сообщение. Ловлю себя на странной мысли, мне очень хочется, чтобы оно было от Алексея. Бросаю взгляд на экран — чутье меня не подвело, все так и есть. Не буду пока читать — не буду, не буду, но помечу, как прочитанное. Прищуриваю глаза и немного растягиваю губы, словно кошка, получившая ласку от хозяйки, — мне почему-то чересчур приятно его такое неназойливое внимание. Он стал другим? Не пойму. Откладываю быстро телефон и бешено обеими руками растираю себе виски. Сначала результаты! Только результаты! Что там сейчас по факту? Как я?
— Все? — слышу недовольный мужской голос.
Да! Вот теперь, пожалуй, все.
— Никаких проблем не вижу. Все хорошо, — он стягивает перчатки и кивком указывает на кушетку. — Можете одеваться.
Я мысленно за сказанные им слова высшие силы благодарю.
— Воспаления тоже нет. Все достаточно хорошо зажило. Зарубцевалось, — прислушиваюсь к каждому слову, которое он произносит уже в той, основной, комнате.
Все тот же скрип стула — он усаживается за стол.
— Сколько по времени прошло с момента проведения операции? — громко спрашивает. — Указанному в бумагах можно верить?
Я выхожу из-за ширмы, разглаживаю юбку, расправляю воротник блузки и одергиваю рукава. Он поднимает голову и ждет моего ответа. По-моему, врач рассматривает меня мужским печальным жалостливым взглядом. Он сейчас выражает сожаление? Сочувствует мне? Переживает за меня?
— Два года. Ровно! Мне сказали, что нужно регулярно показываться — внутренний, наружный шов, рубцы, общее состояние, но я обратно, домой, переехала, то есть вернулась. У специалиста не была месяцев шесть-семь — были тяжелые семейные проблемы. Вы… — сжимаю и разжимаю кулаки, сильно, до побелевших костяшек, — прошу прощения… Со мной что-то все-таки не так?
Резко замолкаю и отворачиваюсь от врача, не спеша, блуждающим взглядом, рассматриваю плакаты, развешанные в этом кабинете, задерживаюсь взглядом на «Профилактика заболеваний, передающихся половым путем».
— Присаживайтесь, — он замолкает, похоже, ищет в карте мое имя. — Ольга Сергеевна, Вас что-то беспокоит, где-то болит или тянет? С чего Вы взяли, что есть проблемы? Или хотите что-то еще мне рассказать?
— Нет-нет, — мило улыбаюсь, стараюсь скрыть волнение, но, по правде говоря, у меня имеется всего один интересующий меня вопрос. — Это очень важно для меня. Поймите, пожалуйста.