Любовь моя
Шрифт:
— Не спеши, твое «революционное нетерпение» ни к чему хорошему не приведет.
— «Осторожней на поворотах», — предупредила Инну Аня. — Мне, например, нравятся в Лениных книгах легкие, изящные, светлые и грустные «мазки» событий из детства главных героев, которыми она вводит читателя в их судьбы.
— Инна! «Разговорчики в строю!» — строго поддержала Жанна Аню старой студенческой фразой, хотя нечего не знала о книгах Лены. И вдруг заявила насмешливо:
— А может, позволим Инне размяться, вволю «накукарекаться»? Глотка луженая, пять октав берет без фальцета. Почему бы не поорать?
«Как неукротимо взвилась! Это надо было видеть!» — оторопело подумала Аня.
Лена неодобрительно взглянула на Жанну. «Коготки выпустила? Грубость — запрещенный прием!» — читалось на ее лице.
Инна побелела, но внешне спокойно ответила Жанне студенческой присказкой:
— «И ничегошеньки ты не понимаешь в колбасных обрезках».
«Неуютно мне под Инкиным гипнотическим взглядом. Он сводит меня с ума», — как бы оправдывая себя, подумала Жанна, но спросила с вызовом:
— А ты таки всё уже расставила по своим местам?
— Не обращай внимания, не заводись, — попросила Аня Жанну, надеясь на ее благоразумие.
— Я что ли первой начала хамить и перечить? — выкрикнула Инна, вся трясясь от обиды.
Лена осторожно коснулась плеча подруги.
«Удивила Жанна. И с Инной что-то неладное творится. Временами она выглядит очень нездоровой. Сегодня явно не рядовой случай в ее поведении, — бегущей строкой пронеслось в голове Ани при взгляде на искаженное раздражением лицо Инны. — А я еще противней, когда злюсь?»
*
— Лена, зачем ты пишешь о простых людях? Проще было бы посвятить себя великим. Допустим, обратиться к фигуре какого-то знаменитого политика. Смотри, они так и просятся в книгу. Каждое следующее поколение хочет услышать новую версию той или иной глобальной личности. К тому же в таких книгах приемлема выдумка. Никто не придерется и не осудит, потому что описанные факты не проверишь. И автор не клят — не мят. И я не возьмусь опровергать, и не стану набиваться в соавторы, — шутливо добавила Инна, сбавляя пыл эмоций.
— Киры на тебя нет! Выдумки и фантазии — это вопрос совести писателя и его таланта. Советуешь рискованное предприятие. Тут нужна особая смелость. Такое не всякому по плечу, — сказала Аня.
— Дождемся, пока иностранцы возьмутся переиначивать судьбы наших гениев? Мы отягощены ответственностью перед потомками, осознанием действительной важности ими содеянного, а тем, кто на Западе, лишь бы «клубничку» отыскать в их биографиях или домыслить, чтобы соблазнять ею издателей. Тем и пробавляются. И наших читателей приучают ожидать в произведениях чего-то «этакого», — заявила Инна.
— Не выдумывай, наших великих людей ценят во всем мире. Такой подход больше касается журналистов. Писатели во всем мире работают на будущее, а журналисты и политики для настоящего, — вскипела Аня.
Крен в сторону политики как табу, как замок на языки подруг. Они дружно замолчали. В комнате сделалось нестерпимо тихо, будто в воздухе застыло напряжение мыслей присутствующих женщин. Инна услышала биение своего неровного пульса в висках. У нее мелькнула мысль: «Почему, когда в нашей компании отсутствовали
«Мы молчим, но как-то очень по-разному», — подумала Лена.
— Почему пишу об обыкновенных семьях? — задумчиво с расстановкой повторила вопрос подруги Лена.
Но Инна перебила ее:
— Сама знаю. Знаменитый режиссер Абдрашитов как-то сказал в своем интервью: «И вдруг в середине двадцатого столетия выяснилось, что частная жизнь человека не менее интересна, чем общественная… А конфликты — это не только когда рушатся государства, переплетаются эпохи, но и когда один человек противопоставляет себя другим. Когда он становится разменной фишкой между двумя группами, группировками. Это так называемые внутренние конфликты… И тут важна личность, которая в состоянии почувствовать и выразить полутона, тончайшие малоосязаемые моменты чувств».
— Ну и память у тебя Инесса! Предмет моей неиссякаемой зависти, — восхитилась Аня.
— И ты сегодня на эмоциональном подъеме. С чего бы это? — усмехнулась Инна.
«Наверное, приврала, от себя добавила что-то для эффекта, — не поверила Жанна в теперешние уникальные способности Инны. — Не семнадцать лет».
— Мощь человека не в физической силе, а в его внутреннем стержне и умственных возможностях, — сказала Аня. (Опять «непреклонно» диктует прописные истины.)
— Лена, ты тоже утверждаешь главенство частной, а не общественной жизни для человека? Получается, что проблемы одиночества, поиски настоящей любви и есть тот эмоциональный фон, на котором разворачиваются события не только в твоей книге, но и во всем обществе? Я правильно поняла Инну или все наоборот? — спросила Жанна.
— Лена, не рассказывай, не отнимай у нее интереса, пусть сама прочитает, — попросила Аня.
— Внутри каждого из нас происходит борьба божеского и сатанинского. И это — самое интересное в человеке. Я люблю, чтобы был клубок совпадений, двусмысленностей и всякое такое… — продолжила рассуждать Жанна, надеясь услышать от подруг подтверждение своим мыслям. — Лена, у тебя больше драматических судеб? Русского человека всегда интересуют крайности. Всякие мелочи, компромиссы в счет не идут. Ему главное резать правду-матку.
— Я люблю своих героев и пишу о них с сочувствием, обожанием, нежностью и легкой иронией к их слабостям. Я хочу, чтобы они тронули сердца моих читателей. Вот ты, Инна, говоришь: «простой человек». Все люди сложные. Каждый человек — огромная планета.
— Космос, вселенная, — с усмешкой подключилась к перечислению Инна.
— Да. И я по маленьким штрихам и зацепочкам в их поведении пытаюсь понять их души, оценить характеры, проникнуть в судьбы. Другой раз смотришь — обыкновенная семья без особых проблем, а сколько в ней происходит грустного и даже трагичного! Знаешь, какое произведение не возьми у Шекспира, Толстого или у наших современников — все они о познании человека.