Любовь моя
Шрифт:
— Жанна, не принимай к сердцу ее слова, — сказала Аня.
— Теперь говорят: не бери в голову, — рассмеялась Инна.
«Сделали передышку и снова в бой?» — усмехнулась Лена, «ныряя» в дрему.
*
— …А я по сию пору Лермонтова боготворю. Никого не могу с ним рядом поставить ни по яркой эмоциональности, ни по темпераменту, ни по силе и глубине высказываний, ни по напряжению, которое скрыто в его строках. Он для меня как первая любовь. Трагичная фигура. Его по жизни любила только бабушка, — увела Аня разговор на другую стезю, видно желая оторвать Инну от раздражающей темы, или хотя бы разбавить ее критический настрой.
— Тут я не стану с тобой спорить.
— Пушкиным привычно прикрываются те, кто дальше школьного учебника не заглядывает, — съехидничала Жанна. Ей очень хотелось уколоть Инну в отместку за ее насмешливость.
— Не используй имя великого поэта в своих примитивных высказываниях, — сделала ей ответный пас Инна. — Писатель талантлив если то, что он сделал, гораздо больше его личной судьбы, и знаменит, если о нем написано больше, чем он сам написал, — никого конкретно не имея в виду, добавила она безликим голосом, но ее лицо при этом повело от еле сдерживаемой злости. Она почувствовала, что ответ на Жаннин выпад прозвучал недостаточно достойно для ее апломба. И это больно задело самолюбие.
А Жанна, будто ничего не заметив, спокойно подтвердила слова Инны:
— Ты права. Но и автору надо много потрудиться, прежде, чем имя начнет работать на него.
«Вряд ли получится отвлечь девчонок от спора. Их продолжает штормить», — вздохнула Аня.
«Снова препираются. То цепляют, то успокаивают друг друга. Ночь накладывает далеко не положительный отпечаток на их разговоры. Такие беседы напоминают мне бесконечное, бестолковое круженье моих мыслей в бессонницу, когда я в полудреме пытаюсь собрать и связать воедино расползающиеся идеи и отдельные мысли и расшифровать заложенный в этих кое-как «сшитых» клочках глубокий смысл», — сквозь сон подумала Лена.
27
— …Прогресс отупляет людей. Жми себе на кнопки — и никакой работы мысли. К тому же люди становятся менее одухотворенные, но более изощренные, — сказала Аня в пространство. — Эти вещи взаимосвязаны?
— Не думаю, — осторожно сказала Жанна.
— А ты подумай, — кольнула ее Инна, не упустив возможности для насмешки.
— Молодежь морально беднее, суше нас, без полета души. Они ходят в театр, в кино, но не обливаются слезами, а хрустят попкорном, — продолжила Аня.
— Зато хохочут, — сказала Жанна.
— О чем ты говоришь! Ржут. Это совсем другое. Какое уж там изящество чувств. Дондурей шокировал меня, сказав с телеэкрана, что на основании двадцатипятилетних исследований ученые сделали ошеломительный вывод, что только три-пять процентов взрослых восприимчивы к высокому искусству, — возмутилась Инна.
— Гарантирую, что среди нашего поколения эта цифра на порядок больше, — заметила Жанна.
— Есть и наша вина в том, что мы упускаем молодежь, и она превращается в бесчувственных монстров, — сказала Аня, и ее рука привычно метнулась к затылку. Это означало, что она начинает заводиться.
— Ты считаешь, что маленькие дети умнее, чувствительнее и эмоциональнее взрослых? — спросила Инна.
— А ты думаешь, ум — привилегия взрослых? Только опыт и знания. Дело родителей научить детей управлять эмоциями, получать и закреплять знания, развивать чувствительность. А для этого их надо, прежде всего, любить, уважать. Родительская любовь — подушка безопасности для детей. Правильно выстроенные отношения в семье — залог нормального воспитания. А еще нужно целенаправленно
— И Ритиных, и Ларисиных, — напомнила Лена.
— Завтра я, на правах редкой гости, не слезу с Лариски, пока все не выпытаю. О Боже! Четыре писателя на одну компанию — это перебор! — засмеялась Жанна.
— А десять педагогов нормально? — спросила Инна.
— Лариса мне писала, что профессор Сталь Анатольевич Шмаков — он у них был главным экспертом по детской педагогике — был потрясен ее первой книгой. Говорил: «Слов не нахожу для оценки. Вы же физик и вдруг такое!» А она ему: «У меня голова физика, но сердце лирика». А профессор Василий Васильевич Шахов с кафедры литературы обнял ее и сказал: «Вы сами понимаете, что написали шедевр? Мы с женой не могли оторваться от книги, пока до конца не прочитали». «Как будто неплохо получилось», — ответила она, смущенная его яркой эмоциональной реакцией, — с удовольствием сообщила Аня. — А какой-то известный писатель сказал: «Мне понравилось. Я бы так не мог написать». Это был серьезный комплимент. Но главную книгу она написала своей жизнью.
— Лариса и похвальба? Нереально, — не поверила Инна.
— Так по секрету же, как специалисту по практической психологии детдомовских детей. Еще писала: «Особенно мне была приятна встреча с психологом Надеждой Глебовной Станкевич. Представляешь, влетает к нам на заседание кафедры высокая стройная красавица — мы тогда еще не были знакомы, — «выдергивает» меня в коридор, обнимает и говорит кучу восторженных комплиментов. А я, всё еще погруженная в проблемы своих лабораторий, не могу понять, что происходит. Из аудитории с сердитым лицом выходит мой заведующий, но Надежда Глебовна его не замечает, ее захлестывают бурные чувства. Она говорит о моей книге и о детдомовских детях. И я вижу в этой прекрасной сорокалетней женщине, без пяти минут профессоре, себя в пятнадцать лет: эмоционально безудержную. Прекрасное качество педагога — способность восхищаться! Я благодарна Надежде Глебовне за понимание».
— И, конечно же, Лариса приняла эти восторги с подобающим признанному писателю скромным достоинством! Для интеллигентного человека это понятие — не пустой звук, — ехидно заметила Инна. — Это для меня оно — «предмет» не первой необходимости.
— У Ларисы при всем ее знании жизни сохранилось такое милое, просто завораживающее простодушие детского писателя, — осадила подругу Лена.
— Это ирония?
— Нет, комплимент. Без этого качества ее рассказы для школьников не были бы столь блистательными. А какие у нее легкие, чистые, светлые строки о стариках, об учителях! Они для нее как волшебные кристаллы, дающие силы на преодоление проблем в трудные моменты жизни. И сама она глубоко не равнодушный человек.
— Догадываюсь о ее детдомовской приверженности к трагедиям. Я уже вижу в ней «монументального трагика», — рассмеялась Инна.
— Лариса силою своего пусть даже грустного слова на своем примере возвращает детдомовским детям веру в лучшее.
— И не только детдомовским. Надежда и вера всем необходимы, — добавила Аня свое мнение к Лениному.
— Она умеет без лингвистических изысков, скромными художественными средствами понятными детдомовским детям, достичь максимума — достучаться до их сердец. В каждой ее новелле я ощущаю обостренный взгляд ребенка на далеко недетские вещи, его понимание сложного многослойного мира взрослых. Я чувствую глубину осознания ею сильного родственного, семейного начала как главного центра воспитания детей, — сказала Лена.