Любовь моя
Шрифт:
— Когда я приезжала к Ларисе, она знакомила меня с коллегами по работе и с интересными людьми из своего писательского окружения, — похвалилась Аня.
— И ты, конечно, не могла не воспользоваться этой счастливой возможностью, — ревниво заметила Инна.
— Лариса показывала мне письма знаменитых писателей, где они утверждали, что ее рассказы достойны того, чтобы попасть в школьные учебники литературы. Памятники им надо ставить за поддержку начинающих талантливых писателей. Эти похвалы изменили всю Ларисину жизнь. Она поверила в себя.
— Охотно верю, — отозвалась
— Они готовили из своих похвал для начинающих писателей постаменты под их будущие нерукотворные памятники. Их знаменитые преамбулы и им самим составляли славу? Везде желанные, везде свои, — проехалась Инна.
— Наблюдаю на твоем лице непонятную мне брезгливость при словах «хрестоматийный» прозаик, школьный учебник. Я ошибаюсь? — спросила Лена.
— Жаль, что некому помочь материализовать и воплотить в жизнь мнения аксакалов. У многих этих заслуженных писателей уже нет сил и возможностей отстаивать ни себя, ни других. Им самим сейчас не сладко живется. Тоже издаются малыми тиражами. А без поддержки современных классиков, вам — Ларисе и тебе Лена, — не нюхавшим пороху борьбы за место под писательским солнцем, не пробиться в солидные издательства, — пропустив Ленино замечание, закольцевала свою мысль Инна.
Аня вздохнула:
— В современных учебниках литературы для начальных классов нет тех рассказов, которые в пятидесятые годы закладывали в нас доброту, дружелюбие, сочувствие. На всю жизнь я запомнила, как девочка в пургу несла чужой женщине письмо от ее сына с фронта или как мама, узнав о болезни сына, поехала к нему зимой, за сотни верст, на перекладных… Сейчас для детей в основном развлекательное пишут.
— Кто детям в этом поможет? Если только Божье изволение…
— Жанночка, у тебя есть опыт в таких делах? — елейным голоском спросила Инна, с величавой грацией простирая руки к небу. И добавила беспардонно-весело, с молодежным пофигизмом:
— Галиматью несешь. Про родителей забыла?
«Держится с подчеркнутым вызовом. Таков ее защитный рефлекс? Но ведь никто не нападает», — для себя прокомментировала Лена поведение подруги.
— Каждый человек имеет право на свою точку зрения. Не галди. Не в пейнтбол играешь, с людьми разговариваешь. — Жанна сказала это неожиданно спокойно, как человек, пришедший к окончательному выводу и не желающий попусту тратить время.
Инну удивило столь ясно высказанное пренебрежение к ее замечанию, и, как она ни крепилась, как ни старалась, скрыть свое раздражение не смогла, оно тенью проплыло по ее напряженному лицу.
— Вы знаете, писатель Михаил Бутов тоже очень тепло отозвался о Ларисиных книгах для детей и подростков, — продолжила Аня хвалиться знанием чужих заслуг.
— Как она добралась до редактора толстого журнала? Я слышала, что произведения, присланные в столицу с периферии, сотрудники издательств не спешат получать на почте, — удивленно заметила Инна.
— Ее книги доставил и передал лично в руки редактора один ее хороший знакомый. А потом она позвонила в Москву, и они коротко, но мило поговорили.
— Повезло ей.
— Отчасти. Он не смог посодействовать.
— Комплиментом отделался.
— И на том спасибо. Видно не всё в его силах. Он укрепил ее веру в себя, и только это важно. Еще Лариса говорила, что учителя делают «нарезки», вытяжки из ее книг, выписывают цитаты для своих классных часов, а школьники по ее произведениям ставят прекрасные спектакли. И в библиотеках ее книги нарасхват, особенно после того, как библиотекари города сделали им прекрасную рекламу.
А как-то она поделилась со мной тем, что рассказ, написанный ею в пятнадцать лет, редактор признал самым лучшим в книге, идеальным. Получается, что если бы она тогда начала писать книги, то они были бы еще более талантливыми? Вот так и поверишь, что Шолохов в двадцать лет написал «Тихий Дон» — мощную, глубокую историю, вместившую целую эпоху.
— А я и не сомневалась, — сказала Лена.
— Сколько бы еще написала Лариса ярких умных и полезных книг, поверь тогда себе! А она пошла на поводу у учителя.
— Великого Карузо выгнали из музыкальной школы за отсутствие голоса. Ошибки случаются во всех областях деятельности людей, на всех ее уровнях. Человеческий фактор, — напомнила Жанна. — Никогда не стоит жалеть о не случившемся. Зато теперь Лариса имеет возможность писать мудрые книги. И за это надо благодарить Бога.
— Разве не себя? — усмехнулась Инна.
— В официальном письме из министерства образования Ларисины книги рекомендовалось использовать как учебные пособия для учителей школ, преподавателей и студентов вузов, — «выдала» свой высокий, завершающий аккорд Аня. — А я считаю, что ее произведения должны быть настольными книгами в каждой семье.
— Лена, завидки не берут? — сморщив свой милый носик, спросила Инна.
«Уж припечатает, так припечатает. Очернительством заниматься легче. Ни уму, ни сердцу эти ее выпады. От чего она отталкивается в своих измышлениях или в так называемых шуточках»? — рассердилась Аня на Инну, сбившую ее положительный эмоциональный настрой.
— Я не завидую. У Лары одни достоинства, у меня другие. Нас нельзя сравнивать. Я рада за нее.
— Грустного в Ларисиных книгах слишком много, даже в тех, что для взрослых. Оно и понятно, — вздохнула Аня. — Она мне как-то сказала: «Сынок — вот кто мог бы сейчас написать веселую, полную доброго юмора книгу. Он в этом талантливее меня. Я ему не раз об этом говорила. Но ведь семья, работа… А потом поздно будет. Помнишь, какая я была в промежутке двадцать — сорок лет? А теперь…»
— В нашем возрасте трудно вытаскивать из души светлое и лучезарное. Все больше печальное вылезает наружу. Зато старость — это свобода для творчества, — сказала Жанна.
— Судя по состоянию моего здоровья — не для всех. Я не нужна самой себе, — сказала Инна. Но не была услышана. Она прекрасно выглядела, и подруги сочли ее жалобу на здоровье излишним кокетством.
— Вагон нерастраченной любви, тоски и маленькая тележка радости — таков солидный багаж семейных отношений Ларисиных героев. Потому и книги невеселые, — объяснила Аня.