Любовь моя
Шрифт:
— …Что ты пристала к Рите! Ее волнуют проблемы в семьях. Не приписывай ей глобальных мотиваций. Она даже конфликтные политические споры старается перевести в невинную бытовую плоскость. Ее право так писать. Нет у нее ни благодушия, ни излишней умильности, не ранит она свою совесть ни ложью, ни пустыми выдумками. И острые углы не сглаживает. Конечно, может, где-то что-то не договаривает, но это уж дело ее принципов, как и то, что не пишет чернухи и обходится без мата. (Подруги вчера не слышали беседы Риты с Аллой?) Главное, что ее книги дают пищу для раздумий, — несколько раздраженно объяснила Лена Инне.
— А у тебя
Есть великие писатели, а между ними существуют узкие зазоры, ниши для таких как ты, тоже способных развивать литературу, вносить крупицы нового. Так заполни эту вакансию! Господа! Проникнитесь величием момента. Победная музыка звучит в наших головах. АВЕ-Лена! Ура! Равнение на Лену! Я предугадываю блестящую будущность ее шедевров.
Это то, к чему смутно рвалась твоя душа? (Инна иронизирует или таким оригинальным способом оттягивает на себя внимание подруг?) А по мне так величие замысла предполагает великого героя, такого, чтобы вровень или выше короля Лира! Великого писателя делают великие трагедии. Или ты считаешь, что талант писателя в том, чтобы обыкновенного человека поднять на небывалую высоту, потому что этот простой человек не так уж и прост, что каждый из нас непознанная, неосвоенная вселенная?! Может, ты веришь, что увидела то, что до тебя никто не замечал? Нет? Ты глубже прочувствовала, иначе преподнесла: проще, яснее, доходчивей, так, что от твоих рассказов защемило в груди? И этого тебе достаточно? (Что это с Инной?)
«А тебе, Инна? Повторяешься. Лихо обошлась с подругой. Завелась, тормоза не сработали. Ты с радостью взяла бы свои слова обратно, но для тебя из-за упрямства это невозможно? И теперь, пытаясь провальную ситуацию обратить в выигрышную, ты будешь грубостью стараться наказать всех, кто станет на тебя нападать, защищая Лену? И только за то, что ты по своей вине оказалась в неловком положении? В кои веки мы собрались вместе совсем не для того, чтобы собачиться. Наломала дров… А может, в глубине души ты уже каешься в опрометчивом поступке, в своей несдержанности?» — Это в голове Ани промелькнули сочувственные мысли.
— Инна, это демарш, шантаж, циничное подстрекательство? Или стеб? Это откровенная чушь! Матерь Божия! Посовестилась бы говорить такое. Ты бываешь очень неделикатной. Может, не стоит вести разговор в столь своеобразной… недопустимой манере? Ты так шутишь? — тихо спросила Жанна. Мягкий нажим ее голоса благотворно повлиял на Инну, и она как-то по-детски примирительно ответила:
— А ты страшная зануда. Я всегда говорю только то, в чем совершенно уверена. Видишь, я никого не намерена щадить.
«Можно подумать, что злые несправедливые слова вылетают из Инки против
— Если спорящий переходит на личности, значит, он плохо владеет предметом дискуссии, — спокойно заметила Жанна.
— Приговорила. Зато вспышки злопамятности и мстительности не числятся среди моих грехов. Я от них еще в детстве прививку получила.
— Долго корпела над речью? Ты являешь собой «диковинное» зрелище. Не нашла подходящих к случаю слов? Так позаимствовала бы… у Ани и перепедалировала.
«Что это сейчас было? «Одолжила бы у Ани!..» Вот это выпад! За все насмешки отомстила, — опешила Лена. — Мо-лод-чи-на. Инна «вдохновила» Жанну на «героический подвиг» против себя же самой?.. Но этим Жанна еще больше выведет Инну из себя».
— Быстро закончила разнос, — глумливо изумилась Инна скрипучим сквозь сухие горло и губы голосом. — Продолжай. Мели Емеля — твоя неделя.
— Все-таки ты вздорная особа. Выбирай выражения, не пережимай, не заносись. С чего это ты вдруг рассвирепела? У тебя ранневесеннее обострение? Ты находишь свое поведение нормальным? Твое предположение оскорбительно. (А твое?) Что ты себе позволяешь? В голове переклинило? И впрямь природа «дарования» бывает разная. До ручки дошла или играешь на публику? Выдаешь несуразности с единственной целью эпатировать нас? Как же надоела мне за сегодняшний день твоя умствующая акробатика! А может, воображаешь, что открываешь нам тайные догматы?.. Как ты «тактична и добра»… Будь любезна, возьми свои слова обратно. Моя просьба не обременительна? — серией вопросов закончила свой монолог Жанна.
«Как завелась, как раскрутилась! Какой строй речи! Без длинных протяжек, без раскрашивания отдельных фраз, натянутых как струна монотонной интонацией», — удивилась Лена.
Во взгляде Жанны промелькнуло столько многообещающего, с огромным запасом не словарных слов из репертуара какого-либо старшины-сверхсрочника, что Инна неуверенно пробормотала:
— Прокурорский тон тебе не идет. Решила меня добить? Насквозь меня хочешь просверлить своим укоряющим взглядом? Фи, тратить время на светские условности, расшаркиваться друг перед другом? Я привыкла оставлять за собой право самой решать, как мне поступать в том или ином случае и что говорить.
— Поступать, как тебе заблагорассудится? Бесстыжие твои глаза! Прирожденная интриганка. Признаться, меня это не удивляет. Но тошнит от подобных разговоров. Ты, стало быть, считаешь, что в твои обязанности входит оскорблять людей, выставлять их подлецами, дураками, мерзко уродовать? Невероятно, но факт. Не надоела еще пустая трескотня? — невинным голосом уточнила Жанна. — Чемерицы объелась? Нет, чтобы извиниться. Не боишься последствий?
— Когда я стою одной ногой на утлой опоре, то всегда вижу впереди другую, более надежную, на которую могу перепрыгнуть, чтобы не провалиться в болото, — самоуверенно ответила Инна.