Любовь на грани смерти
Шрифт:
Я трясу рукой с зажатым в ней телефоном. Несколько минут мужчина вглядывается в моё лицо. Стас возвращает на место стол и тоже смотрит на меня, уточняет:
— Я так понимаю, что нас здесь видеть не должны?
Вместо ответа просто киваю. Дождавшись, пока идущие по коридору люди зайдут в свои кабинеты, мы быстро выходим и, не останавливаясь, идём вперёд. Стас закрывает дверь и догоняет нас. В коридоре по-прежнему никого.
Зайдя в приёмную, начальник охраны тут же её закрывает. Проходим в кабинет Бесова. Он протягивает руку к моему телефону:
— Ну, давай
Я прячу телефон за спину.
— Леон…, - но собраться с мыслями, чтобы внятно продолжить не могу. Подошедший сзади Стас выхватывает телефон из моих рук.
— Иди сюда, — зовёт Леон и садится на диван.
Дважды приглашать меня не нужно, и я забираюсь к нему на колени. Сбрасываю туфли и сажусь лицом к его лицу. Но слушать запись ещё раз не хочу. Там всё понятно с первого раза. Сдвигаю в сторону галстук и расстегнув пуговицы рубашки, зарываюсь лицом в его грудь. Обхватываю руками поясницу мужчины. Закрываю глаза и жадно дышу запахом его тела. Мне так нужны его сила и тепло. Забыться в нём, потеряться, уйти от реальности.
Чувствую, как напрягается его тело. Не от моих прикосновений. От записи в телефоне. Напрягаюсь сама. Жду, что в любой момент он может столкнуть со своих колен, отбросить от себя. Но его руки обнимают меня поверх платья, сильно прижимая к себе.
Запись заканчивается. Повисает тишина. Я не хочу знать, что в ней! Прижимаюсь губами к ямке на мужской шее чувствуя бешеное биение пульса. Целую. Касаюсь языком горячей кожи. Веду губами по его щеке, ласкаю мочку уха. Шепчу:
— Ты мне так нужен, Леон…
Он буквально отрывает меня от себя. Смотрит в лицо.
— Ты такая же, как и все. Ей я тоже был нужен, если стала меня рожать. Плакала, умоляла, просила вернуться обратно. Чтобы снова предать. И ты предашь. Через месяц, через неделю, через год.
— Но и ты такой же, как и они. Почему ты думаешь, что мне не может быть больно! Почему вы все думаете только о себе! У меня тоже есть чувства! — пытаюсь слезть с его колен, но спотыкаюсь, падаю, вновь прижимаюсь к его телу. — Так не держи меня возле себя! Отпусти! Я уйду! И ничего больше не будет: ни предательства, ни разочарования.
Мужчина обхватывает меня руками, давит на затылок, впивается в рот грубым поцелуем:
— Не пущу! Только моя!
— Не хочу! Не буду! Отпусти! — молочу его сжатыми кулачками.
Он перехватывает мои руки, заводит за спину и продолжает целовать. Я ёрзаю по его бёдрам уже сама не зная зачем. Нервы на пределе, эмоции зашкаливают, и я не думаю ни о чём, кроме находящегося рядом мужчины.
Чувствую, как тянет бегунок молнии, спускает с груди платье и щёлкает застёжкой лифчика. Я пытаюсь удержать спадающее бельё. Придерживаю руками.
— Мы же не одни.
— Одни, Стас ушёл и приёмную закрыл, — отвечает мужчина и захватывает губами набухший сосок, пока я верчу головой. В кабинете, кроме нас, никого нет. Не прекращая ласки, Леон снимает с себя пиджак и бросает на диван, толкая меня на него. Полностью стягивает моё платье, прихватывая по пути трусики.
— Леон…
— Всё потом, Лиз,
Потом мы всё-таки обедаем. Стас приносит из кафе ланч-боксы с жареной картошкой и отбивными из индейки. Картофельное пюре мужчины не любят. Оно для них что-то вроде переваренных жидких овощей. В Афганистане его не едят. Как я позже увижу собственными глазами, пищу там в основном не варят, а жарят в большом количестве фритюра. Даже супы получаются жирными и густыми. Их едят, как правило, не ложкой, а вымакивая большим количеством хлеба.
Ещё Стас приносит салат из свежих овощей, несколько порций неизменного шашлыка и уже нарезанный сладкий пирог с вишнёвой начинкой. Я делаю кофе.
Приходится вновь закрыть приёмную. Обедаем втроём, хотя мне неловко перед Стасом. Я, конечно, привела себя в порядок, но мне кажется, что от меня всё ещё пахнет сексом. К моему удивлению, самый язвительный Горыныч на этот раз обходится без комментариев. Его интересует другой вопрос:
— Лиза, а зачем ты вообще пошла в кабинет своего дядюшки?
— Никакой он мне не дядя, — всё ещё не могу успокоиться я. — Хотела включить компьютер и посмотреть тот договор. Нет, я хорошо помню, что тот, который он мне отдал перед своим уходом в отпуск, содержал правильные цифры — сумма, эквивалентная ста тысячам долларов. Но второй, уже неверный договор, который подписал Влад, был тоже за подписью Дмитрия Анатольевича. Когда он смотрел его, уже после того как всё обнаружилось вами, Леон, он ничего не сказал о том, что подпись не его. Я понимаю, что неправильный договор можно было распечатать, затем снова изменить на нужные цифры. Но, если человек торопился… Я давно об этом думала. Но не представлялся удобный случай. А, вдруг?
— Посмотрим, — соглашается Стас. — После пяти, когда все уйдут домой. Хотя это уже ничего не меняет. Я закончил проверять данные всех, кто был в клубе, когда Каролине сделали предложение переспать с Леоном. Вход в клуб лишь по предъявлению настоящего паспорта. С этим там очень строго. Достать информацию было трудно, но я смог. Правда, записывается там лишь фамилия и инициалы. Они совпадают с данными твоего дядюшки. И внешнее описание, что дала Каролина, тоже совпадает. Я всё же хотел попробовать уточнить инициалы. Даже в одном Минске с такой фамилией и инициалами, как у Дмитрия Анатольевича, живёт ещё трое человек. Но одному за восемьдесят, двое других совсем мальчишки. Теперь понятно, что ошибки быть не может.
— Если я кое-что расскажу о твоей маме, ты не будешь злиться? — на всякий случай спрашиваю у Леона.
— Рассказывай, — кивает головой мужчина.
— Как только я устроилась, ещё при жизни Николая Васильева, ходили сплетни, что у Ангелины Руслановны есть любовник. И что он тоже работает на предприятии и занимает высокую должность. Но у нас много высоких должностей: начиная от начальников цехов и главных технологов, заканчивая главным энергетиком и главным экономистом. И на всех — мужчины. Хотя в то время, когда я только устроилась, Дмитрий Анатольевич ещё был женат на своей третьей жене.