Любовь на грани смерти
Шрифт:
— О каком бизнесе? — не сразу понимаю я.
— Афганистан известен поставками запрещённых веществ, — просвещает меня Халилов. — Предложили обсудить совместный проект. Хорошие деньги светят. Может, что и выгорит.
По дороге я понимаю, что дядя Дима решился ехать не столько ради будущего бизнеса, как ради того, чтобы собственными глазами убедиться, что я точно не вернусь назад. В отличии от воодушевлённого Халилова, мужчина едет с плохим настроением.
Нет, не переживает за меня. Боится за себя. Понимает, что тот, кто месяц пытался
Я тоже боюсь. Только не за собственную жизнь. Никакого особого смысла в ней никогда не было. После гибели Леона не стало и подавно. Он провёл меня через ад, чтобы показать рай.
Можно ли надеяться, что мы встретимся после смерти? Крещённые в разных церквях, верящие в разных богов.
Я не просто надеюсь, я верю! Тогда мне не так страшно. Показав боль, не бояться её Леон меня так и не научил. Я не боюсь смерти, но я боюсь боли, унижений и страданий. Я влюбилась в него на грани смерти. Очень надеюсь, что смерть будет ко мне милостива. На грани любви.
Наверное, так судьбой было задумано. Умереть там, где родился Леон и где погиб мой отец. Двое мужчин, которые, я тоже верю, могли меня любить.
Но так и не успели.
С нами едет ещё одна машина. В первой я, дядя Дима и двое охранников. Все трое мужчин — водители, поэтому мы останавливаемся лишь на короткое время. Во второй машине — Халилов и ещё двое охранников. Или коллег. Я точно не знаю. Всё, что успеваю понять, что мужчины из того же криминального контингента. Скорее всего, будут помогать Халилову заключать сделку.
Несколько раз, на остановках, охранники дёргают меня за одежду, желая развлечься. По жадно бегающим глазам Халилова я понимаю, что он тоже не прочь. С каждым километром всё больше волнуется. Одежда на мне самая обычная: джинсы, кроссовки, кофточка и пальто. Когда пересекаем границу Афганистана, пальто приходится снять. В середине октября погода здесь летняя, почти двадцать градусов тепла.
На очередной остановке дядя Дима уходит, чтобы купить мне платок. Решил, что так мы будем меньше привлекать к себе внимание.
Во время пути несколько раз меняется место моего конечного прибытия. Перед границей речь идёт о Джелалабаде. Этот город мне заочно знаком. Именно он являлся последним местом службы моего отца.
Сейчас мы едем по узким и крутым горным дорогам. Все мои попутчики сильно напряжены. Подобная езда требует определённых навыков, которых у нашего водителя нет. Иногда нас на этой тропе смерти умудряются обогнать другие водители. Никаких правил дорожного движения здесь тоже нет. Несколько раз мы почти догоняем американские военные колонны. Они везут топливо своим военным базам. Их часто сопровождает полиция. Впереди и позади такой колонны должно быть свободное место. Как объясняет дядя Дима, для того, чтобы мятежники не могли близко подъехать к колонне и взорвать её. Периодически, если кто-то нарушает требуемую дистанцию, американцы могут стрелять
А о том, что террористы часто нападают на подобные колонны, свидетельствуют остовы сгоревших бензовозов по обочинам дорог.
Позже я узнаю, что джелалабадская трасса считается самой опасной в стране. Здесь легко погибнуть под обстрелом, как американцев, полиции, так и самих мятежников. Никто ничего не спросит, прошьют автоматной очередью и не задумаются, как звали.
Неожиданно водитель получает очередное изменение маршрута. Тоже афганский город Мазари-Шариф. Настроение дяди Димы и Халилова заметно улучшается.
— Я же говорил, что в бордель тебя хотят купить, — едва не хлопает в ладоши последний. — Этот город известен своими подпольными публичными домами во всём Афганистане.
— Так, может, и мы по разу, — снова начинают клянчить остальные мужчины. — Завтра же к ней целая очередь выстроится. Мы так, для разминки, чтобы у неё в первый рабочий день мозоли от непривычки не натёрлись.
— Ладно, — сдаётся Халилов. — Как станем на отдых, попробуем. Я первый и два раза.
Всё, что мне остаётся — это молиться о том, чтобы до отдыха мы всё же упали в одно из многочисленных ущелий.
Когда появляется развилка, уходящая в сторону гор, за нами показываются две очередные полицейские машины. Делают знак остановиться. Игнорировать приказ наш водитель не может и послушно жмёт на тормоз, съезжая в развилку. Ему показывают, что нужно проехать дальше. Мол, мешаем основному движению.
Проезжаем буквально за следующий поворот и впереди оказываются ещё две полицейские машины. Позади них стоит новый дорогой джип без номеров. Наш водитель снова жмёт на тормоз.
— Что за херня, — начинает нервничать Халилов. — Дима, ты же хоть что-то спросить у них можешь?
Полицейские в чёрной форме, с автоматами, пальцы замерли на спусковых курках. Показывают, что всем нужно выйти. Послушно выходим. Успеваю заметить, что из нашей второй машины тоже все выходят.
На меня афганские мужчины стараются не смотреть. На мне платок, но лицо открыто. Неожиданно водитель нашей машины хватает меня за плечо и выставляет перед собой, словно щит. Выхватив пистолет, тычет мне в грудь. Полицейские целятся в него из поднятых автоматов. Со стороны джипа раздаётся резкий окрик. Я, как и прикрывшейся мной охранник, инстинктивно смотрим на кричащего мужчину.
Он не полицейский. Одет в белую рубаху, доходящую почти до колена и белые широкие брюки, чёрную безрукавку. На голове намотан белый тюрбан со свисающим на одно плечо свободным краем. Мужчина высок и строен. Без видимого оружия в руках. Идёт прямо к нам уверенным размашистым шагом.
Мой взгляд задерживается на чёрной бороде, уже отросшей, но гораздо более короткой, чем у других. И, чем ближе он к нам подходит, тем больше я вижу в нём знакомых чёрт.
В одной из своих прошлых жизней я его знала. Любила. И звала — Леоном.