Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Не стоит, тем более что мы недоговорили. Я потребовал объяснений, а ты закладываешь в мои уши сочный минет. «Сережа» растерялся, чика.
— Чика? Чика! Чика! — хихикает и трогает себя за воротник. — Тут очень жарко, Серж! Можно снять свитер?
Поджимаю губы и разрешающе киваю.
— Валяй!
— Поправь меня, пожалуйста, если окажусь вдруг не права. В данный момент у тебя как будто есть женщина, от которой, опять же, по твоим словам, ты никак не можешь освободиться.
— Нет-нет, у тебя неправильная интерпретация. Я абсолютно не хочу на волю. Скорее, наоборот, желаю страстно подсесть на ее поводок так, чтобы поджимались вверх передние конечности. Знаешь, такой пес-урод, ходячий на
— Ты мазохист, Серега? — распахивает глаза и трогает свою грудь, затянутую в безумно красный лифчик.
— Да нет вроде. Такое, блядь, не практикую.
— Тебе нравится? — проводит пальцем по блестящей ложбинке.
Не знаю, если честно! Она взмокла, как придушенная мышь, и я однозначно чую мускусный запах кисло-сладкого женского пота.
— Все, как у всех.
Женька, Женька… Отворачиваюсь в сторону, пытаясь протолкнуть стоящий в горле корм и вспомнить грудь своей кубинки.
— Могу отхлестать! — подмигивает и облизывает губы. — Тебе ведь хочется попробовать со мной, но надуманная типа верность держит твой член в ее ручных оковах. У тебя там пояс верности, дружок? Есть специалисты, которые вскроют любой замок…
— Ох, твою мать, до меня дошло! Ты тупо предлагаешь потрахать твою пенсионерскую дырку?
— Чего-чего?
— Что ты хочешь? Ты мадам, госпожа, просто шлюха. А?
— Ой, да перестань, СМС. Тебя прям не узнать! Святой, но грешник. Я ведь все читаю по твоим глазам и все прекрасно слышу. Есть женщина! И что? У тебя, как у озабоченного, глаза блестят, словно ты под наркотическим кайфом.
— Давай-ка смоделируем ситуацию? Готова?
— Вполне, — теперь она массирует мне член, слегка сжимая. — Моделируй, а потом обменяемся подарками.
— Я могу отъеб.ть тебя, но это…
— Ну, наконец-то, пошла жара и вот я узнаю словечки похотливого Сережи. Еще? — она обхватывает меня за шею и пытается поцеловать.
— Но это просто физика, Снежана, — упираюсь и руками попадаю ей на грудь.
Упруго, но противно!
— Что-что? — немного отстраняется, но взглядом по-прежнему насилует меня. — Лифчик снять?
— Не утруждайся.
Она немного перемещается и задирает ногу, чтобы сесть сверху, лицом ко мне, как на коня.
— Просто движения внутри тебя, не более — туда-сюда, пока не кончишь, как животное, как безмозглая скотина. Тварь! Это не смущает?
— И что? А тебя?
Не знаю, но…
— Она ведь даже не узнает, а ты расслабишься и перестанешь философию вслух вещать. Пацаны смеются, если честно…
Смотрю на ее двигающиеся губы. Вперед-назад, вверх-вниз, немного растянулись — словно у нее кишечный спазм, а низменное бабское нутро пошлые и грубые слова, как каловые массы, наружу исторгает. Она без конца облизывается и трогает себя, затем спускается длиннющими пальцами за пояс своих брюк и начинает на моем паху с небольшим размахом ерзать.
— Я думаю…
— Сейчас не стоит, — шепчет мне в лицо и очень тихо в губы произносит. — С днем рождения, Сережа! С днем рождения, малыш!
Снежана двигается, а я, как вещь безмолвная полулежу, смотрю куда-то вдаль, на грязно-зеленую противоположную стену с дверным разверзнутым проемом. И вижу там… Ее? Ее!
Высокую темноволосую фигуру с маленькой кондитерской коробкой, перевязанной голубой лентой. Красивое лицо, тонко вычерченные брови, грустные коричневые глаза, скульптурный алый рот, вышептывающий сучье имя:
— Сережа… Сережа…
— Тебе хорошо, малыш? Еще, еще, еще… Хочу тебя внутри… Ну же… Сахарок, хочу тебя попробовать. Сереженька!
Я смаргиваю, а тот изящный силуэт не исчезает, становится яснее, четче, резче. Определеннее! Это женщина и она… Ревет беззвучно! Фигура раскачивается и вдруг хватается за дверной
— Сережа… Ты… Я… Господи… Что… Это… Ты…
Женька! Это ведь она… Моя красивая малышка.
«Дайте определение критических показателей, Сергей! — Про числа спрашивать уже не будешь? — Старший сержант Смирнов, соскучились за пересдачей? — Шутишь, мам? — Итак, сколько их там? — Четыре! — Называйте… — Повышенная температура, снижение концентрации кислорода в воздухе, увеличение содержания вредных веществ, потеря видимости. — Что, по Вашему мнению, из перечисленных считается наиболее опасным? — Я не пойму… — Хочу напомнить, что следующая пересдача заключительная, на вашем профессиональном сленге — крайняя, а у преподавателей — комиссионная. Не торопитесь и подумайте… — Тогда, наверное…».
Ложь, предательство, измена… Сучья похоть!
Глава 21
— С днем рождения, Сережа…
Я вообще-то не любитель сладкого — иногда, по большому поводу и под соответствующее настроение, но от содержимого этой пластиковой коробочки сто процентов не откажусь. Пусть еще даритель с ложки или с пальчиков покормит. Какая она сейчас красивая и необыкновенная, просто глаз не отвести. Румяная и очень яркая, словно какой-то графический фильтр раскинут на ее овале. Женькины густые черные волосы, с крупными колечками, словно волосяными диковинными узорами, раскинулись по крохотным женским плечам, укрытым теплой зимней курткой с огромным енотовым воротником. Но все-таки она нездорова — я это однозначно вижу или тонко чувствую? Возможно, ее снова в моем присутствии мутит или она под какими-то угнетающими жизненную силу препаратами заново выстраивает свой слабенький иммунитет? В ней точно что-то изменилось, или я ее совсем забыл за длинный срок разлуки?
— Жень… — пытаюсь выдавить хоть что-то из себя. — Ты моя… Женечка… Детка… Чика, чика… М-м-м! Пожалуйста, не плачь… Подожди… Пошла с меня… Встань!
Это не то, что ты подумала! Ха-ха! Скажи кому-нибудь другому те же банально прозаичные слова. Ведь на тебе, козел, сидит ерзающая без верхней половины своей одежды баба, которая двумя руками вцепилась в жилы твоей шеи. Она с причмокиванием облизывает мне скулы, сегодня словно специально оголенные для ее шершаво влажного языка, и стонет так, как будто я ее уже железным дрыном, пятидесятимиллиметровым, не меньше, по диаметру, основательно охаживаю, хотя, по сути дела, между нами, еще, как минимум, четыре слоя грубой джинсовой ткани и до хрена сомнительной одежды. Но что тут еще можно сказать? Это тоже секс! Однозначно! Пока без проникновения, но со стойким, видимо, намерением… Еще чуть-чуть, и я бы, вероятно, со зла и со слезами на глазах, нагнул эту дешевую попискивающую от удовольствия и долбаного желания блядь. Я бы поставил эту шлюху на колени и отодрал с превеликим удовольствием, заставил бы ее пищать, визжать, орать. Тогда, после этого всего, что по твоему мнению, ублюдок, тут происходит? Вы сильно третесь полуголыми телами, ты мысленно рисуешь, что хочешь сделать с бабой, прыгающей на твоих коленях, а Женька третьей лишней наблюдает… Твою мать! Грязная измена, предательство, обман, гнусность, ложь:
«Возьми меня, Сережа… Хочу член в рот взять… Это мой подарок, Серый! Чего ты, сладкий? Она ведь даже не узнает…».
Из этого всего, что больше завело, «Серега», и на приход сподвигло? Плотское желание или то, что детка не узнает, где мой член хозяйничал в ее отсутствие.
— Кто это, Серж? — сука шепчет в мое ухо.
— Слезь с меня, — рычу и одновременно с этим пахом подаюсь навстречу ей и попадаю в самое женское сплетение. У нее там бездна, что ли? Мне просто кажется, что я уже внутри растаскиваю по сторонам ее влагалищные половины.