Любовь нам все прощает
Шрифт:
Ноль целых и ноль десятитысячных процента… Количественная характеристика моего возможного отцовства. Какая-то ошибка или истинная правда, которая всегда одна, все остальное долбаные вариации отменного вранья? Не меньше и не больше! Лаборантка стыдливо с багровой, словно при краснухе, рожей перебирала все бумаги, на которые я с абсолютно хамским видом, полусидя, развалившись в огромном посетительском кресле, вывалив свое хозяйство, бесцеремонно указывал ей пальцем.
Ноль целых и три таких же круглых знака после запятой… Как сказала бы преподаватель по очень точному
«Ну что ж! Ведь это тоже результат, старший сержант. Не стоит из-за этого расстраиваться, так эмоционально реагировать и чересчур переживать! Все обойдется!»…
Но, правда, что очень важно — снова без законного «увольнения». В тот день Фильченко голосила на весь областной диагностический центр:
«Мой мальчик — твой! Твой! Слышишь, Смирнов! Господи! Это ничего не значащие цифры… — Мать бы с тобой поспорила, Катюша! — Сережа… — Мне пора домой».
Катя хватала меня за руки и, как подкошенная, становилась на колени, словно перед Богом.
«Сережа, он твой! Клянусь, клянусь… Своей жизнью и его здоровьем! — Перестань. На нас тут смотрят. Кать… — Я не вру! Не вру, не вру! Почему ты мне не веришь? — Идем-идем! — Нет! Давай еще раз. Тут что-то, как всегда у нас, напутали. — Выйдем-ка, Катрин, на морозный свежий воздух! — Сергей! Сергей! Произошла досадная ошибка. Поверь! — Я верю, верю, верю… Но можно я пойду? — Что теперь мне делать? Это кара, твоя месть? — За что, подруга? — За клевету десятилетней давности, Сережа… — А то была она? Та самая библейская клевета? — Да. Я так ошиблась. Прости меня. — Зла больше не держу. Так я пойду? — М-м-м! Прости, прости… Я люблю тебя, Сережа. Только тебя, слышишь? Всегда! Всегда любила… — Антон все слышит. Мне перед дохлым другом даже стыдно!»…
Компьютер громко булькает, система быстро загружает красивую заставку — смеющуюся чику и крошечную ручку Свята, вцепившуюся в женскую ключицу.
Уже в который раз прокручиваю страшный день, как антикварный дорогой проигрыватель эксклюзивную грампластинку. О том, что мы с мальчонкой Фильченко не пойми какая вода на киселе я узнал на следующие сутки после виртуальных игр с развратной чикой в черном кружевном наряде знойной проститутки. Мусолю информацию всего лишь третью гребаную неделю — иду на мировой рекорд в ментальных пытках. И так, и так, словно по кусочкам восстанавливаю тот день, когда из-за неожиданного перетраха с Катей я чуть, по дебильной неосторожности, не стал отцом девятилетнему мальчишке. Бог все же есть на небесах — он меня отвел или это рок и в укромном адском уголке для Серенького тлеет жаркий, но не слишком яркий, костерок?
— Серша, Серша…
Вздрагиваю телом и резко отмираю от поглощающего наваждения. По ту сторону гибкого экрана находится не Женька, а ее не очень русский папа. Все! Блядь! По-моему, приехали! Это, по всей видимости, тот самый предрекаемый мной рок. Меня предчувствие не обмануло, сон был стопроцентно вещий, а Женька — однозначно латино-изощренная… Зараза! Вот же тварь! Стоило три дня назад так сучьей падлой надираться?
— Здравствуйте, Франциско, — отвечаю, не глядя на отца.
— Префед, префед, Серша. Как
— Ну… Ну… Такое, — шиплю, кривлюсь и корчу пренебрежительную рожу.
Затем вытягиваю шею и внимательно разглядываю окружающую за его спиной домашнюю обстановку. Кубинец с сединой на висках, кажется, без русских слов прекрасно понимает, что я жадным взглядом за его плечами отчаянно разыскиваю за океаном заблудившуюся сучью дочь.
— Эухения уше спит, Серша. Жалько ошень. Но ми ни бутем ий межать.
Конечно, конечно… Проспится — подобреет! Быть может?
— Мы не договаривались с Вами о видеосвязи, Франциско. У вас там что-то произошло? Я думал, что Женя все же поговорит…
А то «герой» ты, вроде как, сам ни хрена не догоняешь? Строишь дурачка и ванечку валяешь? Мы ведь довольно хорошо повздорили с чикуитой! Вернее…
Мне вообще нельзя пить, тем более что я братцу обещал с горячительным и будоражащим мое незатыкающееся сознание допингом навечно завязать, а выходит в очередной — со счета сбился, если честно — раз, что я не монолитный человек своего лихого слова, а так простой любитель. Я, как та свинья, которая всегда засунет свой пятак в ту грязь, где глубже и вонючее. Я не алкаш, но иногда алкопике стремительно подкатывает.
— Хочу поздрафить с днем родженья! Прафильно скацал? — по-моему, ее отец меня совсем не слышит. — Сехоня? Ухадай?
— Спасибо, Франциско. Именно сегодня! В самое, как говорится, «яблочко», в черненькую точку.
— Сколь годов чибе? — посмеивается иностранный батя.
— Тридцать два, — вздыхаю и пытаюсь улыбнуться.
— Ти старший.
Однозначно — если сравнивать года между чикой и мной, я взрослый, возрастной. Но:
— У меня есть родной брат. Ему тридцать пять. Он более мудрее и постарше.
— Я понимат, я понимат, — откидывая голову назад, смеется. — А про Шеню…
Я замолчал и вытаращился в навороченный экран. Похоже, кубинский отче не торопится с рассказом — мне надобно ему помочь, чтобы мы хотя бы до моего полудня разошлись каждый по своим делам?
— Франциско, Вы что-то хотели сказать мне о Жене?
— Нет-нет. Шеня малая от тибя. Об это решь.
А-а-а! Какая задушевная беседа «ни бэ ни мэ» не понимающего папы и окончательно протрезвевшего тридцатидвухлетнего новорожденного по неосторожности сегодня мужика. Мельком фиксирую слабое шевеление и передвижение по заокеанскому периметру, потом вдруг чья-то тень заходит с левой стороны от папы чики, и яркая люминесцентная женская фигура усаживается с очень громким скрипом рядом с партизанским батей на разобранный диван.
— Здравствуйте, Сергей, — поворачивает объектив к себе и машет, как пацаненку, ручкой.
— Добрый вечер, Мария, — слегка киваю головой.
— С днем рождения, Сережа! Всех благ, здоровья и любви…
Последнего желательно побольше, но:
— Да-да. Благодарю, Мария. Я польщен. Очень приятно. Как у Вас дела? Как Женя?
— Все нормально, хорошо, потихонечку живем. Какие планы на сегодня? Как намерены свой праздничный вечер провести?
— Концерт по плану, а потом домой.