Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Сергей! — Женька шикает и глазами показывает на старшенькую дочку, которая, по-моему, ментально стенографирует все, что ее отец неосторожно вслух сказал.
Мы с Максом прыскаем от смеха, а Женя напрасно старается прикрыть растопыренные ушки Юльки — похоже, информация до малышки уже дошла.
— Как тебе? — Морозов обводит руками шикарно обработанный дизайнерами общий зал. — Стойка, посадочные места, есть небольшая эстрада, — подмигивает мне, — исключительно для тебя. Мне лично нравится. А тебе? Что скажешь, Серж?
— Скажу,
— Отлично. Мне нравится твой деловой подход, тонкий юмор и охренительный сарказм.
— Так-так!
А этот еще откуда взялся? Словно из-под земли материализовался мой старший брат. Смирняга всей своей огромной тушей вешается мне на шею и лезет слегка небритой ряхой к улыбающейся дяде Юльке.
— Привет, племяшка! Как дела?
— Алеша-Алеша-Алеша! — малая подскакивает на моих руках и носками заряжает мне то по печени, то по селезенке, то по пупку.
Кривлюсь! Терплю! Свое не может нанести увечье! И потом, такие физические травмы я стопроцентно без потерь перенесу.
— Отец уже в пути, мать пошептала по секрету в сообщениях. Родитель усердно делает вид, что не отбивает причины нашего веселья.
— Ты ему сказал? — смеюсь. — Вскрылся, не сдержался? Тебе разве сюрпризы делать, Леха?
— Спокойно, юноша. Какой сюрприз! Ему ведь не пятнадцать, уже не удивишь. Ну, и батя однозначно в курсе, Серый, когда у него сей славный день. И потом, телефон не затыкался — сыпались из трубки поздравления, некоторые даже видео присылали. Отец вынужденно заезжал в свою родную часть, там типа:
«Тревога, Максим Сергеевич! Пятый, пятый, снова пятый номер! Без Вас никак! Шевцов уже на месте, но задира, он и в Африке задира, полкан подчиняется только Вашему величеству. Группа ждет! Каков будет Ваш незамедлительный приказ?»…
Юла хохочет и громко хлопает в ладоши:
— Задила! Задила! Полкан! Дед-полкан!
Если старший не перестанет сыпать всеми позывными, то Юлька, как на традиционной исповеди, сдаст с потрохами нас.
— Тшш, братец. Выкажи почтение, любезный. Мы не одни, а на моих руках вот такие, — подмигиваю дочке, — уши. Она внимает, запоминает и процитирует тому, кому не надо, при том самом неудобном случае.
— Юла, ты раскроешь наш секрет? — старший подмигивает племяннице. Она ему, естественно, отрицательно мотает. Лешка продолжает свой рассказ. — Там его эффектно выкупали из брандспойта и пожелали долгих лет, и даже новой службы. Отец перекрестился и вылетел оттуда, как мокрый, но свободный, птах.
— Орал? — подмигиваю братцу.
— Нет. Но нижнее бельишко все же поменял.
Короче, батю знатно окатили технической водой, хорошо хоть пеногенератор никто из старых сослуживцев Смирного не включал. Боятся черти папу, хоть он больше не начальник всем тем огненным орлам…
«Рождественский», почти Свят вечер, проходит на однозначное «ура»! Тосты сыплются на батю, как из рога изобилия. Отец, конечно, такого родственного внимания не ожидал.
— Выйдем на минуту, дети? — батя наклоняется к нам. — Хочу кое-что сказать. Наедине.
— Что-то не так? — вздрагиваю и почему-то внимательно рассматриваю смеющуюся и плачущую одновременно мать.
Четырежды бабуля основательно закопалась среди мелких девчонок всевозможных оттенков и возрастов. Мать, словно Бильбо Бэггинс*, рассказывает куклам, что в этой жизни важно и что по чем. Батя быстро сжимает наши плечи, выпрямляется и продвигается на выход.
— Твою мать! Что-то, видимо, произошло? — Лешка сжимает руки в кулаки и оскаливает крепко сжатые зубы. — Идем, Серж, не будем испытывать его терпение и заставлять новорожденного неразумных ждать.
Отец чересчур серьезен, а мы напряжены и находимся на изготовке, в ожидании его команды «Фас».
— Пап, — я начинаю, — что случилось?
— Ничего, Сергей. Захотелось выкурить сигарету с сыновьями.
Блядь! Не люблю, когда он такой. Ему такая мягкость не идет — он боевой полкан, пожарный герой.
— И все же?
Лешка молчит и просто исподлобья смотрит.
— Ты болен? — вдруг с каких-то херов негромко, но очень жестко выдает. — Проблемы? Или… — он замедляет речь, а потом и вовсе замолкает.
Зато меня уже несет:
— Это мама? С ней что-то не то?
Батя улыбается и отрицательно мотает головой.
— Черти! Что несете? Поплюйте, ради Бога. Со мной и крохой все хорошо. Я просто хочу поговорить с детьми. Мне что, теперь заткнуться? Серж, Алексей?
Вот же актер мелодраматического жанра! Мы с Лехой чуть инфаркт не огребли, а у отца родительское желание тупо пообщаться. Он знатный нервотрепщик — тут мать права.
— Хочу сказать, совсем не думал, что доживу до этой даты…
— Не начинай, а! — старший рычит и отворачивает рожу. — Одно и то же из года в год… Противно! Смени дебильную пластинку и не заряжай про гребаное устройство мира, про несовершенство пожарной системы и про свой тяжелый характер. Нам все давно уже известно. Серж? Я что, не прав?
— Согласен. Летний вечер, все твои друзья, родные, дети, внуки, мать… Отец, так же нельзя! — поддерживаю брата.
— Ты чего, сынок? Я просто говорю, как есть! Семьдесят пять — преклонный возраст, почитай отчеты ВОЗ, — спокойно продолжает говорить.
Чего-чего? Это он сейчас к чему сказал?
— Что за хрень? — Лешка смотрит на меня. — Тот самый воз, который и «поныне там»?
— Леха, заканчивай дурака валять. По здоровью специалисты. Короче, те, кто отмеривают шкалы по возрастам, — шиплю и злюсь наигранной дебильности Смирняги.
— Я счастлив, парни. Никогда не думал, что такое вообще возможно. Вы многого не знаете о нашей жизни, например, того, о чем сейчас и вспоминать противно.
На старости лет, по-видимому, Смирный стал жалким киселем. Его бы посильнее чем-нибудь взболтать!