Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Идем домой, — шипит и с крайне недовольным видом становится передо мной. — Там есть донные провалы? Как мне следует идти? Что там с рельефом, Сережа? — не торопится начать движение, как будто моя женушка еще чего-то ждет.
Надеюсь, что моей отмашки!
— Провалов нет, но есть норы злобных электрических скатов, детка. Особенно перед выходом на берег. Они сейчас зарылись в них, но твои ножки обсосать не преминут. Поэтому держись рядом с мужем, а лучше задницей упрись в меня и ерзай-ерзай… Размашистей, мощней, плотней… Серьезней! Так чтобы я…
— Господи, Смирнов, ты все об одном!
Неисправим, малышка. Но ты сейчас чрезвычайно аппетитна. Нежно обнимаю
— Тихо-тихо, Женька, давай без резкий движений. Шаг, затем приставили и оглянулись на «Сережу». На счет «один» пошли.
Жена локтем толкает в ребра, но все равно идет вперед. Четко выполняет полученные наставления, идеально слушается моих команд, а при проходе на наше место мы вдруг, ах как не вовремя, встречаемся с одним из тех самых шелудивых тощих пацанов. Он что-то шепчет, вероятно, своему кубинскому папе, а тот с ухмылкой и тем же «честным» жестом у брови несколько раз похабненько подмигивает мне. Да уж! Похоже, мы покорили с Женькой Санта-Марию-дель-Мар! Просто, за один заход, даже женские трусики до конца не сняв.
— Ночью продолжим, детка? — шепчу ей на ушко, подталкивая к нашей пестрой хохочущей компании. — Уложим Юльку, сцедимся и порезвимся под антимоскитной сеткой?
— М-м-м…
— Это значит «да», Евгешка?
Ну, я надеюсь!
— Это значит, что ты очень похотлив, любимый муж. «Сцедимся и порезвимся»? Словно телку подоил и сделал ей теленка. Дела-дела!
— Не отрицаю, чика. Этого, вообще, не отрицаю. На второго теленка пойдем годика через два. Возражения?
По-моему, сейчас тут будет казнь! Какие уж возражения! Тут только раз, контрольный в лоб и наповал!
— Об этом, Сережа, поговорим немного позже. Нет! Пожалуй, я переформулирую чуть-чуть иначе. Давай вообще не будем заикаться о втором ребенке, пока одного до ума не доведем…
Как скажешь, детка! Как скажешь… Сама попросишь! Как говорит Морозов:
«Век воли не видать!».
— Хорошо окунулись, Серж? Поплавали? Жень, делаешь успехи или мне вмешаться?
Это он сейчас к чему сказал? Отец с улыбкой на устах из-под солнцезащитных очков внимательно рассматривает нас:
— Вода? Температура? Рыбки? — а за последним словом ехидный взгляд переводит на чересчур напрягшуюся мать.
— Отличная водичка, па. Встретили стайку юных серфингистов. Жена пищала и стонала от высокого градуса воды. А что касается зубастых рыбок, — внимательно смотрю на крохотного паникера, развесившего свои уши, как нижнее белье на разлапистых ветвях, — у них там тихий час и потом, Евгения так мычала, что распугала всех в радиусе нескольких морских миль. Ай-ай-ай!
Жена прихватывает меня за ухо и подтягивает к своему рту.
— Ты успокоишься, болтун? Замолчишь, Сережа? Выспался и решил всех достать?
— Так поцелуй по-взрослому и заткни мой сумбур, чика. Один закон и способ, всегда безоговорочный и точный. Твой поцелуй, ласка и я на три дня знатный вдумчивый молчун.
Да уж! Я удовлетворен своей семейной жизнью. Однозначно! Имеется вопрос:
«Ты почему так долго к этому событию шел, потаскун?»…
— Она уснула? — смотрю на Женьку, застывшую перед огромным зеркалом. — Как дочь?
— Как ангелочек, Серый. Бутылочку взяла, почмокала, да так с соской во рту в сонный мир отъехала. Всего каких-то полчаса, а Юля, раскинув ручки, мнет манежный матрас. Она большая умница…
Доченька моя совсем не терроризирует свою мать! Да-да! Леха тогда точно не сбрехал,
— Иди сюда, детка. Хочу тебя…
Жена разворачивается и мягким шагом, на ходу скидывая свой тоненький халатик, приближается ко мне, раскинувшемуся на кровати, как на жертвенном кресте.
— Ты очень стройная, жена. Это даже слишком, дочурка жадничает и вытирает губками тебя, — слежу за каждым движением, которое кубиночка щедро демонстрирует.
Всё отрицая, всю ту ересь, что я только что на долбаных эмоциях сказал, Женя обводит пальчиками немного потемневшие и увеличившиеся в размерах ареолы, затем зажимает соски и слегка оттягивает, а я, как слизнячок, стекаю по кровати вниз и на пол сбрасываю махровое одеяло, которым с не пойми каких хренов предусмотрительно прикрыл себя.
— Сережа, — шепчет, пробираясь через тонкую сеточку, балдахином прикрывающую наш кубинский траходром, — Сереженька, Серый…
Будет жарко? Жарко! Жарко? Мощно, пошло, горячо… И стопудово с охренительной разрядкой. С моей чикуитой только так — она по воробьям, раскачиваясь на мне, вообще не лупит. Не мажет детка, только в яблочко, «Сереге» засандаливает по самое оно.
За все мои тридцать с небольшим я перепробовал очень много женщин. Нет-нет, похождениями не хвастаю. Нечем, если честно, да и нет такой привычки, и потом, это ведь не достижение, не почет и не уважение зеленых, только начинающих, бойцов. Возможно, плотский опыт? Хрен его поймет. То самое социалистическое соревнование, личная пятилетка — отдери пять телок за пятилетний срок. Но ведь с каждой, с каждой — без исключения, до моей огненной жены, это был обычный секс-марафон, забег в мою ширинку, но стопудово бег на месте и даже не на время. А так… Как пойдет! Попробуй эту деву, «Серж», — потом поделимся впечатлениями и сверим отношение к замысловатым позам, в которые нам удастся баб согнуть, естественно, напишем отзыв и наставим звездочек по количеству приходов, пойманных у каждой между ног. А с этой женщиной, с любимой, дорогой, чистой, искренней и такой ранимой, все эти акробатические исполнения идут не в счет. С женой я тупо улетаю, каждый раз конкретно, словно в стратосферу, преодолевая звуковой барьер, откидывая все стартовые ступени и отрезая на хрен тяжелейший эмоциональный балласт, пронзая все космическое пространство, врываюсь с ох.ительными звездами во внеземную жизнь, там за чертовым горизонтом событий ловлю свой очередной экстаз… С Евгенией, только с ней… С моей Смирновой!
— М-м-м, — чика тонко стонет, зажмуривается, мощно упирается в мои скрещенные с ней ладони, и ускоряет свой напор. — М-м-м-м-м-м…
Еще немного и нас обоих от никак не накатывающего освобождения на божественные бозоны, короче, на хрен, разорвет!
Как я жил без своей Женьки? Без ее стеснений, иногда бесящих до искр из глаз конченых недоговоров, без тщательных разборов моих всегда имеющихся косяков-полетов, а на финал — без ее надутых губок и опущенных густых ресниц. Как, «Серж»? Как ты дотянул без этой женщины?