Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Я не женщина, не знаю, — пытаюсь ее отвлечь. — Расскажи.
— Ты растягиваешь меня, резко, без подготовки, словно в казнь половой акт превращаешь… А сам действуешь, как… Обезумевший палач!
Да, сладенькая, это, видимо, оно… Наказание, сахарок, наказание! Долбаная плотская экзекуция! Тут ты права! Головная боль и временами накатывающая бессонница, грызня совести и застывший на моем лице оскал — наказание за грехи десятилетней давности. Только вот я ни в чем не виноват — так немногочисленное окружение талдычит и громче всех об этом горланит мой горячо
— Давай заново, девочка. Я буду нежен, — наклоняюсь к ней и хочу устроить поудобнее — подхватываю под мышки и волоку на себя.
— Не наигрался?
— Я не играю. Зачем ты так? — замираю с ней, как с куклой.
— Когда мы познакомились, ты был не такой. Отпусти меня!
Как скажешь, детка! Выполняю.
— Ты был открытый, яркий, очень коммуникабельный, улыбающийся и жизнерадостный, а сейчас, — она громко сглатывает, прикрывает глаза, похоже, с мыслями собирается, а потом, наконец-таки решается сказать, — ты ночами спускаешься в свой персональный ад, а потом ко мне безумным оборотнем возвращаешься. Что произошло? Какие проблемы? Ты говорил, что у тебя тут персональные с кем-то счеты, но вроде все уже прошло? Будь открытым, Сережа, я тебя прошу. Мы ведь…
Как точно-то сказала! Персональный ад!
— Да, детка. Тут кое-что случилось, но опасности больше нет, — сам себя обрываю, поджимаю губы и растягиваюсь в жалкой улыбке. — Все закончилось, а сегодня опять вот неожиданно приснилось. Я хотел бы это, как несуществующее, забыть, но пока безуспешно, а теперь еще и пренеприятным бонусом раскалывается голова. Мне, правда, жаль!
— Что именно? Это все обтекаемые фразы и условности. Когда-то, что-то, где-то, кто-то, а теперь я такой…
— Прошлое, Лиза. Очень нехорошее! Страшное! Где-то даже глупое…
— Так расскажи. Просто поделись со мной. Давай разделим твою ношу напополам, если ты позволишь. Я помогу, — она морщится и присаживается на кровати, подтягивает одеяло, закладывает уголки и кромку под мышки, оглядываясь назад, попой двигается к изголовью.
— Там ничего хорошего, сладкая. Человек по досадной неосторожности погиб. Упал с крыши, не удержался, был слегка нетрезв. Вот такой закономерный, но неутешительный, финал.
— Мне очень жаль. Это был твой знакомый? Мужчина или женщина?
— Мужчина.
— Давно? Сережа, ну-ну, — пытается поймать мое лицо в свои ладони, — разговор ведь лечит, а я умею слушать!
— Прости меня. Ты ведь собиралась в душ?
— Успеется, а ты не переводи тему. Давай побудем рядом — ты же этого хотел, — она обхватывает мою шею и притягивает лицо для поцелуя. — Такие красные глаза — таблетку дать?
— Мне такое не помогает. Это, видимо, что-то с совестью, Лиз. Ее белой шайбой не заткнуть.
— Иди ко мне…
Я подсаживаюсь, располагаюсь рядом, слегка подталкиваю ее в бочок и глазами моргаю:
— Простила, детка?
— Нет пока. Ты сильно накосячил! У меня теперь там, — укладывает руку сверху на одеяло и прижимает к распахнутым ногам, — все болит. Обезумел, да?
— От страсти, сладенькая. Ты завела.
Всей
— Веснушки! Веснушки! Рыженькая, словно золотая! — трогаю указательным пальцем крупные горошины на ее ключицах и груди. — Ты такая солнечная, Лиза. Красивая! Уже не сердишься? Скажи, что все забыла и простила. Пожалуйста, это важно. Лиз?
Она по-детски, очень широко, отрицательно крутит головой:
— Пока нет. Ты переводишь тему, sweetie! Виляешь и не смотришь в глаза. И потом, — она опускает взгляд, — мне не нравится, когда ты закрываешь мне рот — пусть и в порыве страсти, я ведь не безмолвная девица, которой нечего сказать. Сережа, это унизительно, словно я раздражаю своего партнера. Если что-то не заходит в такт, лучше просто обсудить и найти удобное и выигрышное для обоих положение. Разве я не права?
Странно! Не сильно ведь прихватил — что ее так взбесило?
— Как твоя учеба? — все-таки настаиваю на своем и пытаюсь с неприятной и ужасом накатанной дорожки в сторону уйти. — Все успеваешь?
— Мы ведь хотели о другом поговорить, — прищуривается и осторожно намекает, — о том, что ты пережил. Я думала, что мы договорились…
Увы, детка! Я не готов. Стыжусь того, что было? Или это очередная фобия? У меня их две пока в наличии — в основном анамнезе «Сережи-СМС»… Охуительная высота и охренительная глубина! Кто-то скажет, что это одно и то же — позвольте, я вот не соглашусь! Для меня это слишком разные понятия! Но! Ни то, ни другое я контролировать не могу, поэтому от бесконтрольного использования психически страдаю — глохну на крутом подъеме, немею на стремительном погружении, а так вообще неплохо живу. Просто дикий ужас никак не могу перебороть. Обитаю вот на пятнадцатом этаже и еще ни разу не был на своем балконе. Курю на кухне или в студии, но к окну упорно не подхожу. Перевоспитываюсь — пока, правда, не очень выходит, но я упорный, мы еще посмотрим кто кого!
— Как учеба, Элизабет? Есть проблемы?
— Да нормально все. Господи, что там нового! Лекции, практические и лабораторные занятия, прыщавые сокурсники, дряхлые преподаватели и никому ненужные предметы. Курс-то выпускной! Все! Наконец-то самостоятельное плавание и без долбаной страховки!
Колоссальное рвение у будущего преподавателя истории, а главное, какая уверенная солидарность с высшим педагогическим составом.
— Например? — настойчиво перевожу нашу болтовню в другую сторону. — Что из ненужного ты могла бы хоть сейчас припомнить?
— Сережа, — морщит лобик и сдвигает к носу брови, — не сползай с темы основного разговора.
— Сладенькая, так голова болит, — скольжу телом вниз и плавненько укладываюсь на свою подушку. — Поспим, а?
Она тянется через меня за телефоном, при этом розовыми сосками касается моего носа и на короткий миг так и замирает. Ну… Меня долго упрашивать не надо — прихватываю зубами и сильно зажимаю! Лиза дергается, как пойманная мушка в паутине, и пронзительно визжит:
— Да что ж ты вытворяешь! Ай-ай-ай-ай!