Любовь нам все прощает
Шрифт:
— Мне его подкинули, — выпаливаю, не думая о последствиях.
— Новая игра — неси гребаную околесицу! Авось прокатит, да?
— Леха, я прошу тебя. Позволь войти.
Свят внимательно рассматривает моего брата и даже тянет руку с определенным желанием потрогать громадину за нос. Старший совсем не отворачивается, скорее наоборот, вытягивает шею и наклоняется для контрольного щупа.
— Серж, как зовут любознательного пацана?
— Можно я внутри весь рапорт зачитаю? Ты держишь нас на входе, как
— Я все больше сомневаюсь в степени нашего родства, Сергей, если честно. Мы не виделись с тобой три слишком продолжительные недели — ты весьма редкий гость, хоть изначально в условиях нашего возобновившегося контракта на сосущестование были прописаны совершенно иные условия. Ты даже сообщения не писал, что странно даже для тебя. Теперь заваливаешь типа в гости, да еще и не один. Мелкого в дом мой приволок. Что за сосунок?
— Леш…
Брат кривит рот, но отходит в сторону и все же пропускает внутрь.
— Это мне подкинули.
— Заканчивай херню пороть.
— Правда. Сегодня. Помнишь, я тебе звонил, а ты сказал, что…
— Да уж, безусловно. Извини, — брат идет куда-то в зал, я жалкой тенью следую за ним, — я был немного занят. Семья, жена и дети, а ты какую-то откровенную пургу волок.
— Я думал, что это она.
О! А вот и изумление на лице у старшего брата подкатило.
— Она? То есть?
— Ксения!
— Сейчас очень осторожно, Серый, ты прикасаешься к моей семье.
— Я не узнал ребенка…
— Странно, дядя Сережа, ведь дети разные. Очень! Хоть с первого взгляда вроде, как и не видишь этой непохожести. Но это очень индивидуальные люди, уникальные личности, эксклюзивный живой товар. А ты…
— Леха, прошу тебя, давай без нотаций, — мне кажется, я даже в легком книксене перед братцем приседаю. — Ему поесть бы…
— Приятного аппетита.
— Я подумал…
И тут… О! Блядь, блядь… Он плюхается на диван, расставляет руки по спинке и закидывает одну ногу на колено другой — параллельно полу располагает огромную конечность:
— Ты подумал, что так как у «Алешки» открыта экологически чистая молочная ферма, то спасительный пищевой продукт заходит таким уродам даром, просто так? Ты охренел?
Слышу легкие шаги за спиной и смешное бормотание.
— Сережа, привет!
Жена брата совсем не изменилась — она, похоже, долбаный вампир, который не стареет, не полнеет и вообще, никак не реагирует на внешние раздражители окружающего мира.
— ХельСми, здорово, — направляюсь к ней для поцелуя в щечку. — Ты как? Ксюшка, привет!
Племяшка с опаской меня рассматривает — не узнает или, как и ее папашка, «дурачка» включает.
— А это кто у нас такой? — Оля трогает щеку Свята, который встречно тянется к ней рукой.
— Оль, очень долго объяснять. Он, — сглатываю и стопорюсь взглядом на ее увеличенном молочном
— Оля-я-я-я! — Лешка поднимается с дивана и подходит к своей жене. — Серж, в сторону пошел! Кому сказал? — шипит и сверкает карими глазами. — Ты…
— Господи! Я дал бы ему свою, если бы мог, но, сука, дойки не взрастил. Пол, блядь, не тот!
— Закрой рот! — брат рычит и надвигается на меня с грозным видом.
— Оля! Пожалуйста, — шепчу.
— Душа моя, иди к себе, — старший отодвигает свое богатство и становится всем своим мощным телом, как преградой, между нами.
Свят начинает заводить плаксивую шарманку, а Ксюшка… Малышка тоже незамедлительно подтягивается и вторым голосом пытается ему подпеть.
Трое взрослых, два ребенка, детский плач и речевая абсолютная тишина! Не знаю, как давно, как долго, за каким хреном и что хотим друг другу таким набычившимся поведением доказать, но…
— Ребята, доброе утро! Мы уже дома. Дашуля, проходи, зайка, только туфельки снимай. Детвора! — мама тихонечко кого-то зовет. — Максим, давай-давай, туда поставь. Ага! Дашка, подожди! Куда ты?
На входе, в прихожей, в огромном светлом холле, происходит какая-то смеющаяся непрерывная возня — слышен топот детских ножек и смешное невнятное бормотание, а мужской спокойный голос в гармонирующем дуэте с нежной женской трелью очень сдержанно и вдумчиво как будто подпевает:
— Кроха, а это куда?
— Наверное, оставь пока здесь. Леша! — женщина повышает голос, демонстрируя недоумение и даже легкое раздражение. — Максим, который уже час?
— Одиннадцать, Тонь.
— Ко мне должны прийти. Где же они? — женщина бормочет. — Ничего не понимаю. Леша!
— Мам, мы здесь, — брат, не сводя с меня глаз, громко произносит. — Проходите в зал! У нас тут очень долгожданные гости.
— Дашенька, давай, зайка.
Похоже, кто-то бережно подталкивает ребенка в комнату, пропуская молодость вперед. Я отступаю от «новоиспеченных» Смирновых, хромая, ковыляю задом к ближайшему укрытию — к глухой стене с огромным количество семейных фотографий, так называемый Смирновский иконостас.
— Сейчас заткнись! Ты меня понял, Серый? Услышал? Что застыл? — брат тычет мне в лицо свой указательный палец, а Ольга вообще не поднимает взгляд. — Заткнись, не отсвечивай и не доводи ее. Ты… Блядь! Одалиска, прости меня. Твою мать, Сережка, сука, что с тобой? Что с тобой опять?
— Дети…
Мама! Мама! Мама… Опускаю голову вниз и инстинктивно прижимаю пацаненка к своей груди. Затем по-воровски отворачиваюсь — вот так прячусь от родного человека, потому что хорошего отношения от этой хрупкой женщины я однозначно не заслужил…