Любовь с первой строчки
Шрифт:
– Вот уж мрачным я бы свой роман не назвал -- перебивает меня Чулаки.
Но я не останавливаюсь:
– Вы описываете мысли Бога, состояние его души, забираясь все выше и выше, в заоблачные дали, продолжая буднично рассказывать о них. Но что может знать курица о своем хозяине? Что она может о нем рассказать, кроме того, что он время от времени приходит кормить ее? И что она знает о его мире, о его внутреннем мире? Зачем забираться в эти дебри, к этому НН - "некто-нечто"? Вот у вас живут кошки, хорошо живут, тихо, спокойно и сытно, даже если и не спокойно, то все равно по кошачьим, отведенным для них правилам. И так проживут долго и счастливо. А
В довершение всего процитировала А. И. Солженицына: "Писатель не имеет право писать все, что ему придет в голову, он должен быть ответственным перед Богом и людьми".
Я взглянула на моего писателя и не узнала: где привычные невозмутимость и спокойствие?! Красное, в пятнах, лицо, на котором играют скулы, частое дыхание, отрешенный взгляд - выдают еле скрываемый гнев. В этом суровом взгляде, обращенном внутрь, отражалась ненависть и желание ударить меня, да что там ударить, избить, растоптать, изничтожить! А еще слышался грозный вопль человека, который не умеет кричать: "Кто она такая и как она смеет!" От этого, не прорвавшегося крика, мне стало жутко, я не на шутку струсила и постаралась сгладить оплошность:
– Не сердитесь на меня, Михаил Михайлович, наверное, я еще не доросла, наверное у меня просто не хватает ума, чтоб судить. Нужно подождать. Вот пройдет лет 10, и я , перечитав роман, переосмыслив, буду горячо раскаиваться в том, что наговорила вам много глупостей.
(Прошло десять лет, мое отношение к роману не изменилось, но изменилось нечто большее во мне самой, я стала мыслить и смотреть на многие вещи более глубоко и разносторонне. А еще я разучилась кричать и вслух, и про себя).
Я беру его за руку. Заглядываю в глаза и вижу: Чулаки приходит в себя, вид у него уже не такой расстроенный, внезапная скрытая вспышка гнева отхлынула, он успокаивается, и мы переходим на другие темы.
Спустя несколько месяцев Михаил Михайлович подарил мне книжный, более полный вариант "Большого футбола", издательства Центрполиграф, и на первой странице написал автограф: "Анечке, с пожеланием перечитать через 10 лет". Еще он попросил меня написать критическую статью о его романе, и честно признался, ему хотелось скандала; но я, вспомнив его молчаливую вспышку гнева после моих высказываний, отказалась это сделать.
Весна пришла вереницей мрачных дней с промозглыми штормовыми ветрами и туманной изморосью. В один из таких дней Михаил Михайлович сообщил по телефону, что вскоре состоится его творческий вечер. Несомненно, это было событие. Порой мне казалось, что творческие вечера писателей ушли в прошлое, не набирают аудиторий, и культурная жизнь города словно бы замерла. Но Петербург по праву носит звание культурной столицы и если Петербург жив, значит жива и востребована русская культура. Петербург, искусство, творчество и духовность -- понятия неделимые и находятся вне зависимости от времени, политики, революций, разрухи или возрождения. В этом можно убедиться, читая мемуары поэтов и писателей времен революции, гражданской войны и даже блокады.
В назначенное время я подъехала к его дому. Писатель с поднятым воротником старомодного зимнего пальто, изрядно замерзший, уже ждал меня на улице, и сев в машину, скомандовал: "В Фонтанный дом. Быстрее. Мы не должны опаздывать". Еще он предупредил, что Нина сейчас находится в городе, но на вечере она обещала присутствовать. "Пожалуйста,
Как-то давно я спросила его пишет ли он стихи.
– Нууу..Каждый из нас в юности увлекается поэзией.
Этим уклончиво-небрежным ответом он наглухо закрыл тему.
В Фонтанный Дом мы вошли вместе, Чулаки поспешно скрылся в недрах этажей и коридоров, а я, оставив пальто в раздевалке, сопровождаемая собственным взволнованным отражением бесчисленных зеркал, - поспешно отправилась искать кабинет, в котором состоялось мероприятие.
Ярко освещенный зал был полон. Я тут же отыскала взглядом Нину, она помахала мне, и я уселась рядом.
– Как ты узнала?
– спросила она с недоумением и недоверием в голосе.
Пришлось пояснить: "Очень просто, в машине, в новостях по радио"
Первая часть вечера была посвящена отцу Михаила Михайловича, профессору и композитору Михаилу Ивановичу Чулаки. Пианистка в черном платье с открытой спиной и плечами, несколько скрипачей и виолончелист в смокингах - исполняли его музыкальные произведения, исполняли очень профессионально и вдохновенно. Я старалась погрузиться в музыку, но мой взгляд невольно, словно магнитом притягивался к моему кумиру. Наверное, я разглядывала его просто до неприличия откровенно, но ничего не могла с собой поделать, глаза как будто не повиновались мне. Казалось, что музыка, заполняющая сверкающий зал, сосредоточенная публика, изысканный интерьер - все это служило моему кумиру, скромно сидевшему в стороне, у стены, и было самой его сутью.
Мой необыкновенный, мой странный писатель! Строгая седина отливает легкой голубизной, толстые стекла очков делают лицо недосягаемым, холеная рука с длинными пальцами непринужденно играет ручкой..
– Ничего..
– услышала я голос рядом.
– Что? Прости, не расслышала.
Нина, сидя прямо и глядя перед собой, обращалась как будто в никуда.
– Ничего у вас не получится, ни-че-го! Ты думаешь одна такая поклонница у него?! Много их было, поклонниц-то, но ничего у них не получалось, и у тебя не получится.
Жизнь -- огромная оратория
Партитура, контрапункт, история.
Солистов высокие арии
Войн театральное зарево..
Музыкальная часть закончилась, Михаил Михайлович встал из-за стола и начал рассказ о своей семье, сначала робко и даже чуть спотыкаясь, но потом все смелее и раскованнее. Отец ушел от них, когда Мише было семь лет. Детей поделили: старший брат Сергей уехал с отцом в Москву, а Миша остался с матерью в Ленинграде. Уход отца очень подействовал на психику ребенка, он тяжело переживал разрыв родителей. Странно, но бабушка по отцу осталась с ними, то есть с невесткой и младшим внуком, в старой питерской коммуналке, в то время как ее сын, отец Миши, проживал в Москве в просторной отдельной квартире в высотном доме. Михаил Иванович Чулаки в то время занимал должность замминистра по культуре, а ранее был директором большого театра. Книгу "Я был директором Большого театра", написанную Чулаки по воспоминаниям отца - я получила в подарок чуть позже.