Любовь с первой строчки
Шрифт:
Рассказ о студенческих годах сопровождался чтением стихов, в основном это были стихи поэтов "серебряного века". Я впервые слышала, как Чулаки читает стихи, - спокойно, ровно, без эмоций, он не читал, а просто говорил. О своем творчестве Михаил Михайлович почти не рассказывал, остановился лишь на последнем романе "Большой футбол Господень":
Весь мир - театр, а люди в нем актеры, сказал Шекспир, а я говорю, что весь мир - это большой футбол: кто-то вырывается вперед, кто-то выходит из игры. Чем все закончится - неизвестно, кто-то победит, а кто-то проиграет..
Больница на Учебном.
Апрель 2001.
Я готовила машину для поездки в Белогорку. Заехала в СТО, попросила проверить тормозную и прочие системы, загрузила в багажник пару запасок. Встреча нашего фанклуба уже давно планировалась в связи с выходом журнального варианта "Большого футбола", но несколько раз откладывалась, и вот наконец активисты сообщили день и час творческого вечера. Я жила в предвкушении важного события. Заранее купила в редакции "Звезды" несколько журналов, и передала их участникам фанклуба, - пусть будут в курсе и задают вопросы по существу. Над Михаилом Михайловичем я подтрунивала:
– Вам будет нелегко, дорогой писатель, берегитесь, достанется вам от нас за "Большой футбол"!.
Чулаки оставался невозмутимым и весь преисполненный чувства собственной правоты.
Итак, машина была готова, я готова, участники фанклуба, прочитавшие роман - так же были готовы к встрече и полемике, осталось самое малое, ждать назначенный день. Шла последняя, страстная неделя предпасхального поста. Как и договорились, Михаил Михайлович позвонил накануне мероприятия, но услышала я вовсе не то, что ожидала:
– Анечка, боюсь, что вместо Белогорки придется ехать в поликлинику, что-то у меня не все благополучно со здоровьем.
Голос обычный, спокойный, ни нотки волнения. Вся моя суть, устремленная в сторону творческого вечера, эгоистично возопила (уж я-то умею кричать и вслух и про себя): какая поликлиника, зачем поликлиника, если нас ждет праздник!
Наутро я помчалась в Металлострой, а оттуда мы с Чулаки направились на Невский. По дороге мой кумир с удивлением в голосе, рассказал: неожиданно появилась алая кровь в моче, анализы уже сдавал, теперь нужно узнать результат.
– Что накануне пили, ели?
– Был приглашен в ресторан Европейской гостиницы на юбилей.
Поликлиника Творческих союзов -- это не рядовая, районная поликлиника, здесь нет столпотворения и обычных очередей. Редкие, убеленные сединами, посетители, бывшие творческие работники, шаркают по истертым ковровым дорожкам пустых коридоров. С недоумением оборачиваюсь вслед знакомому актеру, герою сериала "Улицы разбитых фонарей".
На верхнем этаже в кабинете администрации нас встречает начмед - приятная моложавая дама похожая на исполнительницу русских песен Жанну Бичевскую. Она повела Михаила Михайловича на УЗИ, потом еще по каким-то кабинетам, и вскоре был вынесен вердикт: срочная госпитализация. Я по инерции продолжала мысленно роптать, негодуя: как же наше долгожданное мероприятие, поездка за город, встреча с друзьями?!
Баринова стала буднично рассуждать, куда, в какую больницу лучше всего направить Михаила Михайловича, и предложила ехать в дежурную больницу 1 ЛМИ, единственную больницу, где были свободные места. Углубленная в свои эгоистичные переживания и пассивно наблюдавшая за происходящим, я очнулась и категорично возразила:
– Только не в 1 ЛМИ! Я знаю что это такое! У меня там когда-то лежал муж, и ему чуть не удалили здоровую почку, спасли, подписанные нами, отказные бумаги.
Нам предложили на выбор еще две больницы, и мы с Михаилом Михайловичем решили ехать в медицинский центр, на Учебный 3,
– Не знаю, не знаю, - качала головой Баринова-Бичевская, - как получится, как получится, не все зависит от нас.
– Если придется в 1 ЛМИ, то мы вообще никуда не поедем! - заявила я спокойно, но непреклонно.
Баринова стала звонить, вести переговоры, и вскоре сообщила:
– Сейчас приедет автотранспорт и вас отвезут на Учебный.
– Зачем, мы же на машине!
– Так полагается.
Так и поехали: Михаил Михайлович на скорой помощи, я - следом. Вскоре я отстала, заплутала в незнакомых мне Озерках, приехала в больницу с большим опозданием. На сердце у меня было тяжело, такое ощущение, будто шла я к цели долго буксуя по бездорожью, и уже шагнула на твердую почву, но почва ушла из-под ног, а цель оказалась изломана, исковеркана, и теперь впереди -- страх и неизвестность. Но еще теплилась надежда: вдруг произошла ошибка, вдруг после нового обследования, врачи не найдут ничего опасного и отпустят нас домой?!
Михаила Михайловича я отыскала в приемном покое возле смотрового кабинета. Он искренне обрадовался и представил меня дежурному врачу:
– Это моя сестра, которой можно полностью доверять.
Врач мне доверил:
– Больна почка, скорее всего ее придется удалить, так же запущена простата, но почка требует срочных мер. Потому после нескольких дней обследования последует операция. Вскоре мы поднялись с Михаилом Михайловичем на лифте в отделение урологии, прошли в указанную медсестрой палату 12. Осмотрелись: обычная, 4-х местная палата, светлая, в теплых солнечных бликах на голых, казенных стенах. Свободная койка только одна, вторая от окна, ее и занял мой писатель. Я выложила на тумбочку сок, бананы, йогурт, все, что купила по дороге. Я никуда не спешила, надеялась посвятить вечер моему кумиру, но время было вечернее, и Михаил Михайлович смотрел больше в сторону, на вопросы отвечал рассеянно и мне показалось, что ему хотелось побыть в одиночестве.
Возвращаясь домой, прокручивала все события этого нескончаемо суматошно-весеннего, насквозь пронизанного щедрым солнечным светом дня.
Утром я приехала к Нине, привезла ей пальто, шарф, портфель с бумагами и документами - все что передал мне Михаил Михайлович еще в приемном покое. У Нины уже были собраны сумки со всем необходимым для больницы. Загрузив пакеты в багажник, помчались в Озерки, но вот незадача, по дороге у моей машины сломалось сцепление. Откатили Гольф к обочине и пересели к частнику, в потрепанную пятерку. Смуглый водитель дорогу не знал, бестолково исколесил все Озерки, несколько раз чуть не попал в аварию, так, что мне приходилось мысленно ругаться: "Ну и баран, ну и "чайник", а вслух то и дело восклицать: "Стой! Стой! Тормози! Осторожно, помеха справа"!
Михаил Михайлович встретил нас в бодром настроении, из новостей не сообщил ничего нового: продолжается обследование, утром снова брали анализы. Горько пошутил:
– Прав был мой знакомый, говоря, "старость, - это когда вся моча уходит на анализы".
Все-таки присутствие Нины вызывало во мне напряжение, но зато я всегда знала, что им обоим никогда не надоедала тема животных, о кошках и собаках они могли говорить бесконечно. У меня дома была кошка Муська, наша общая любимица, ей уже исполнилось 10 лет, и о ней я решила рассказать, пока мы сидели в холле больничного коридора. Наша Муська тихая, себе на уме кошка. Она не выносит голые, неприкрытые одеждой человеческие тела и никогда не касается лапкой нашей кожи. Брезгует. За многие годы я научилась читать Муськины мысли и не сомневалась, что кошка, считавшая себя нашей маленькой копией, гордилась своей пушистой шерстью, а на нас смотрела с любовью, но снисходительно и жалостливо: ведь у нас, убогих, шерсть-то вся повылезла.