Любовь с первой строчки
Шрифт:
– Такое чувство, что одного хлеба наелась, - вздыхаю я разочарованно, поднимаясь из-за стола.
Михаил Михайлович лестно добавляет, что мои бутерброды гораздо вкуснее импортных.
Возле Макдака лениво бродит стая огромных бродячих псов в надежде на подачку. Отдаю салфетку Чулаки, и он, выбрав саму облезлую собаку, кидает ей котлету с булкой. Собака ест нехотя, от безысходности, а ее соплеменники подойдя и понюхав, не спеша отходят. Народ, проходящий по Сенной и наблюдавший эту картину, эмоционально и торжествующе восклицает: "Даже собаки отказываются их Бикмаки есть!"
А однажды Михаил Михайлович повел меня в кришнаитское кафе
Неожиданно в кафе с шумом вваливается компания молодежи, судя по всему - знакомые или друзья сотрудников. Начинают горлопанить, ржать, демонстративно ругаться матом. Пытаемся не обращать внимания. Не получается. Мат и ржание все громче и нахальнее. Я не выдерживаю, подзываю официантку и заявляю:
– Если горячее не готово, то мы уходим, нам здесь не нравится.
– Ну что вы, сейчас, сейчас я принесу горячее, - торопливо отвечает девушка и отходит. Бойкий разговор, приправленный матом, стихает.
Михаил Михайлович ел очень мало, а в последнее время, не знаю, с чьей рекомендации, пил настои из трав и соблюдал странную диету: одни овощи и каши, - и выглядел сильно похудевшим. Однажды я попыталась подсунуть ему жареную курицу, но он с негодованием, возмущенно и строго глядя мне в глаза, ответил: "нельзя же!"
Глава 12
Осень 2001.
11 сентября 2001 года весь мир был потрясен трагическим событием в США, когда два самолета с террористами протаранили здания Международного торгового центра в Нью Йорке. Вновь и вновь по ТВ показывали одни и те же кадры: летящий самолет, врезающийся в верхние этажи небоскреба. Как в фантастическом фильме горящие небоскребы рушатся он лайн, на глазах всего мира, прикованного в эти часы к экранам. Гибнут тысячи мирных людей. Кажется, в этот день никаких программ по ТВ кроме новостей не показывали.
Михаил Михайлович позвонил на следующий день после страшного события, и уже 13-го мы ехали из Металлостроя в центр города, обсуждая волнующую тему терроризма. Впервые Михаил Михайлович говорил эмоционально:
– Очень много лишних людей на нашей планете. Если люди не перестанут размножаться с той же скоростью, - теракты не прекратятся, и жизнь человеческая по-прежнему не будет стоить и гроша ломаного.
Я думала и рассуждала в унисон с Чулаки, мои суждения безмятежно спали на дне моего сознания, и когда писатель высказывался смело, и открыто, то сознание пробуждалось, мысль, встрепенувшись, живо откликалась и поддерживала любое его заявление.
– Да, помню, вашего "Отшельника" и его заповедь: "Не
Чулаки заговорил о потрясших его звонках от гибнущих, без малейшей надежды на спасение, людей. Звонков родным и близким с пограничной зоны того и этого света -- было немало. И почти все звонившие говорили приблизительно одно и то же: "Прощай. Я люблю тебя.."
Так, за разговорами мы не заметили, как подъехали к глазному центру в Купчино. У Михаила Михайловича ухудшалось зрение, и долгое время писатель отпускал ситуацию на самотек. Но знакомому окулисту, работающему в ЦЗ (так буду сокращенно называть Центр Зрения), - удалось склонить писателя к радикальному решению проблемы. Очередь к тому самому знакомому врачу занимала весь закуток, рассредоточивалась на диванах и креслах, хаотично клубилась в центральном зале первого этажа.
– Михаил Михайлович, может, вам без очереди? - спрашиваю робко.
Вопрос звучит нелепо, и я, потупившись, замолкаю.
В ЦЗ мы проводим весь день, и когда, наконец, выходим - на улице нас встречают вечерние, сиреневого оттенка сумерки и свежая осенняя прохлада. Мой писатель сумрачен и молчалив, коротко бросает, что результаты обследования оказались не утешительными, а пока назначено лечение с последующей явкой на прием.
Не бывает худа без добра: ЦЗ пришлось посещать почти каждую неделю. Забыв конспирацию, мы могли видеться намного чаще, настолько часто, насколько требовали врачи. Раз или два в неделю я смело подъезжала к парадной моего кумира, он выходил, прямой, чуть-чуть надменный, махал Нине рукой, - и садился в авто.
Я не замечала ни дождя, ни холода, ни промозглого ветра, мой кумир садился рядом - и во всем мире воцарялся особенный климат, теплый и комфортный. Но похоже, мой писатель совершенно не думал о себе, о том как он одет, как выглядит, зачастую на нем можно было увидеть нелепый свитер с вытянутым воротом, заношенный, словно из сэкондхэнда, пиджак. Как-то сказала ему об этом, и он ответил: "мне все равно". Но мне было не все равно: Михаил Михайлович, стройный, элегантный от природы, с благородной осанкой и сединой в волосах, ему бы в прошлом веке родиться, ходить в смокинге, цилиндре и с тростью. Но даже в далекие застойные времена, когда писатели за свои произведения получали баснословные гонорары, - Чулаки жил скромно, без внешнего пафоса. В суматохе 90-х он, как и многие по причине обвала рубля потерял свои сбережения, которых хватило бы не на одну машину или как минимум, на добротную дачу. Обращаться с капиталом он не умел и не хотел, и, оставшись ни с чем, начал с нуля, но по сути в его жизни не изменилось ничего. Трудно представить, на что существовал писатель, если свое символическое председательское жалованье он оставлял сотрудницам, а положенную по возрасту пенсию не получал, не хлопотал по этому поводу и даже не собирал никаких справок.