Любовница бури
Шрифт:
– В карцере подумаешь о своем поведении, - бросил Вольф и удалился, оставив Поль на попечение двух грубых охранников.
Даже когда ее пинками провожали в новое крыло, появившееся одновременно с поступлением на пост рыжего офицера, Поль чувствовала приятное тепло в груди. Она победила. По-крайней мере пока.
Она не предала своего Монстра.
Марке, весна 1959 г.
В комнате было большое окно, выходившее в долину. Поль невольно зацепилась
Сморщенная, словно ссохшаяся мумия, крошечная женщина на белых простынях. Ее темная кожа и волосы делали ее похожей на умирающую ворону, упавшую на снег.
И откуда только в голове девушки, увидевшей снег впервые в шестнадцать, возникло подобное сравнение? Но снег действительно завораживал Поль.
Женщина на кровати никак не среагировала на их появление до тех пор, пока Вольф не присел на корточки возле ее постели и не поднял над простынями худую, смуглую ладонь. Тогда незнакомка медленно перевела на него мутный взгляд когда-то ярких янтарных глаз.
– Чезаре, - прокряхтела она. Вольф сделал то, чего Поль меньше всего от него ожидала – нежно провел тыльной стороной ладони по покрытым сединой, словно снежинками волосам женщины. Потом поднес к губам ее ладонь. Женщина шумно выдохнула и опустила веки.
Несколько мгновений они провели в тяжелом, гнетущем молчании.
Поль боялась лишний раз пошевелиться, лишь бы не нарушить царящую в комнате благоговейную тишину.
Наконец-то Вольф поднялся и обернулся к ней. Его холодные, как арктическое море, голубые глаза, влажно блестели, словно он плакал. Но лицо по-прежнему было невозмутимым и отстраненным. Вероятно, объяснением тому была проклятая военная выправка, когда даже собственные эмоции находятся под строжайшим контролем. До сих пор.
Удивительно, но сейчас, спустя столько лет, Поль, измученная до состояния живого трупа своими бушующими страстями, вдруг почувствовала уважение к подобному уровню самоконтроля. И, конечно, зависть.
– Сделай это, - как-то сдавленно прохрипел Вольф.
Поль почему-то вздрогнула от его слов, услышав эхом в собственной голове совсем другие, такие далекие и уже успевшие подернуться пленкой, как начавший постепенно заживать старый рубец на коже.
«Придет смерть и у нее будут твои глаза».
Она поддалась минутному порыву и коснулась плеча Вольфа, с удивлением отметив, что за все эти годы, практически впервые дотронулась до этого человека. Кроме того короткого тактильного контакта в их первый личный разговор в допросной, когда он дал ей пощечину и пытался заставить прочитать свои мысли.
Удивительно, как время превратило его брезгливо-унизительный жест когда-то в робкую попытку ободрить подавленного человека.
Вероятно, в этом, в какой-то степени Поль и Альфред были похожи. Они оба избегали человеческих прикосновений, пусть и по разным причинам.
Рыжий офицер отвернулся
Поль сделала несколько шатких шагов к постели женщины. Она нащупала на белоснежно-белых простынях горячую, тяжелую ладонь. Переплела свои пальцы с ее.
Густые ресницы женщины дрогнули, выпустив на мгновение два мутных уголька ее глаз; заставив Поль утонуть в жидком янтаре. Губы сложились в блаженную улыбку.
– Чезаре, - прошептала женщина.
Глава двадцатая.
Аквитания, декабрь 1941г.
Карцер действительно стал выглядеть по-другому и теперь больше напоминал парижские застенки. Прежде эту функцию выполняло тесное холодное помещение, когда-то служившее кладовкой для строительных инструментов при возведении бараков. Теперь его заменил глубокий подпол, без окон, с сильным запахом сырости и спертым душным воздухом.
Поль быстро распрощалась с надеждой встретить там Кэтрин. Вероятно, Вольф распорядился вырыть сразу несколько подобных погребов, чтобы заключенные в них не могли взаимодействовать друг с другом. Разумно, черт возьми. Как и все, что он делал.
Поль тщетно барабанила в бетонное ограждение, прежде чем оставила все свои жалкие попытки хотя бы услышать рядом звуки, говорящие о соседстве с американкой. Можно было, конечно, предположить, что Кэтти уже перевели обратно в общий барак, но с одинаковой вероятностью это влекло за собой и возможность того, что девушки уже нет в живых.
Поль уже готова была снова начать перебирать разрозненные осколки своих воспоминаний, чтобы сохранить рассудок, когда узкая полоска света открывшейся двери ознаменовала подозрительно скорое окончание ее заточения. По расчетам девушки, прошло не больше суток с того момента, когда она покинула допросную.
Хотя она не особенно сопротивлялась, ее волоком вытащили наверх. Измученное стрессом, голодом и усталостью тело повиновалось чужим приказам с такой легкостью, словно Поль была тряпичной куклой.
Яркие всполохи ламп снаружи резали глаза, а ресницы все время пытались предательски сомкнуться, погружая девушку в поверхностный и тяжелый сон. Только теперь она осознала, что толком не спала и не ела уже почти неделю.
Вопреки ее ожиданиям, Поль вовсе не спешили возвращать в барак, как и провожать обратно в допросную.
Ее втолкнули в какую-то комнату, где несколько толстых, неопределенно толи мужских, толи женских, рук принялись за свою добычу – ее раздели и ополоснули ледяной водой, густо облили чем-то, источавшим сильный приторный и сладкий аромат, причесали и принялись наряжать, словно она действительно превратилась в игрушку большого, жестокого ребенка. Непривычно хорошее белье, какое-то пестрое платье из скользкой ткани, грубо натянутое через голову. Эти же руки насадили на ноги непозволительно роскошные шелковые чулки и вызывающе-красные туфли больше размером, чем было нужно.