Любовница бури
Шрифт:
«Ты слишком громко думаешь,» - отдались в ее сознании чужие мысли, - «и я тебя слышу». У девушки в горле встал ком, она разозлилась так, что чуть не проткнула себе ладонь отверткой, которую держала в руках.
«Поль… что случилось? Ответь! Чем я тебя расстроил?»
«Убирайся из моей головы!» она и сама не заметила, как произнесла это вслух, заставив находившихся рядом с ней заключенных испуганно шарахнуться в стороны.
Мало того, что она опустилась до связи с одним из тюремщиков, так еще и рассудок потеряла, раз бормочет себе что-то под нос, словно у нее раздвоение личности.
Административная
Очень скоро за ней явился конвой, чтобы снова сопроводить в допросную. В этот раз девушка вырывалась и брыкалась так, что охранникам пришлось тащить ее силой, подхватив под руки и волоча ногами по грязному стоптанному двору. Поль бормотала проклятия, пока не получила прикладом винтовки по лицу. Но это мало остудило пыл девушки, и она не унималась, даже наглотавшись собственной крови.
Ее швырнули на пол в допросной к ногам Монстра, но она попыталась броситься вслед уходящим тюремщикам. Дверь перед ее лицом захлопнулась и арестантка беспомощно ударила в нее кулаками.
– Поль… - робко начал Рихард за ее спиной, быстро стащив маску, - что…
Поль обернулась, рукавом вытирая текущую из носа струйку крови. Во рту был мерзкий железный привкус. Шварц опешил, сделал к ней шаг и протянул руку, чтобы дотронуться до ее изувеченного лица, но девушка отпрянула в сторону, избежав его прикосновения.
– Кто это сделал? – в его голосе прозвучали стальные нотки.
– Их тоже казнишь?! – выкрикнула Поль, совершенно не беспокоясь о том, что ее слова прозвучали слишком громко и их могут услышать в коридоре, - ты солгал мне!
– Ах, это, - Рихард тяжело вздохнул и опустил взгляд. Если бы девушка не была настолько вне себя от злости, то предположила бы, что ему все-таки стыдно.
– Ты сказал, что не убил ее, - вырвалось у нее, она почувствовала, что вот-вот заплачет. Трудно было сдерживать рвущиеся из груди рыдания. Слишком ярко перед глазами стояли искривленные мукой лица ее недавних обидчиц и особенно рыжей-заводилы.
А ведь они были совершенно правы, осуждая ее за связь с… чудовищем. Не имело значения, чем она с ним занималась наедине – плотскими утехами или задушевными беседами. Это в любом случае было предательством, по отношению ко всему, во что она верила.
Только теперь Поль понимала всю серьезность положения.
Он сказал правду, когда в лесу признался в том, что делал страшные вещи и только с ней вел себя по-другому. Из-за его благосклонности девушка слишком расслабилась, и забыла кто рядом с ней на самом деле.
– Ну… - Шварц даже немного растерялся, - я не убивал ее своими руками, как и ее сообщниц. Просто… отдал приказ. Поль, послушай, - он рванулся к ней и попытался ухватить за руки, но она снова попятилась подальше от него и увернулась, - они бы снова попытались навредить тебе, я не мог подвергать тебя такой опасности…
– Ты лгун и чудовище, - выплюнула Поль, рукавом своей тюремной пижамы вытирая предательские слезы, - и я не хочу тебя больше видеть. Иди к черту! Лучше в карцер, чем снова сюда.
Но ее желание не было исполнено, хотя Поль даже с некоторой долей облегчения ждала, что окажется в темной одиночной камере и сможет там вволю поплакать без посторонних глаз.
Рихард тяжело,
– Как тебе будет угодно, - скорбно прошептал он Поль на прощанье.
Глава восемнадцатая.
Аквитания. Декабрь 1941 года.
Очень скоро у Монстра появился настоящий конкурент по наведению страха в Гюрсе одним своим появлением. И ведь ничего не предвещало беды – первые недели рыжий офицер мало взаимодействовал с заключенными, в основном появляясь в компании административного персонала и с дотошностью ученого изучая все механизмы функционирования лагерной жизни. Не будь он нацистским военным, Поль невольно сравнила бы его с ребенком, постигающим мир – его интересовала абсолютно каждая сфера, и не было никакой мельчайшей детали, в которую он не попытался бы засунуть свой прямой, идеально пропорциональный нос.
Следом за проявлениями его любознательности следовали и удивительные изменения в привычном укладе вещей: В бараках появилось что-то, отдаленно напоминающее лежаки из старой холщевины и сена; прием пищи стал случаться уже больше одного раза в день, да и качество еды изменилось к лучшему; лазарет уже куда больше оправдывал свое название, а большинство ям с трупами закопали. Но в тоже время неминуемо перестраивались и укреплялись ограждения. Заключенные не спешили радоваться, сразу заподозрив что-то недоброе.
И вскоре оберштурмбанфюрер Вольф явил лагерю свое настоящее лицо.
Всех жителей бараков согнали на просторный плацдарм, образовавшийся на месте прежней братской могилы, и вынудили выстроиться перед импровизированной трибуной, позади которой переминалось с ноги на ногу все прежнее руководство лагеря.
Поль легко отыскала глазами Монстра, и с удивлением отметила, что даже его внешний облик претерпел изменения: маска осталась на месте, но вместо плаща и глухих одежд, рослая фигура мужчины была затянула в черную военную форму с нашивками третьего Рейха, идентичную такой же, которую носили остальные офицеры. Поль быстро отвела глаза, но теперь не могла перестать размышлять о причинах подобной перемены… Неужели, даже Шварц был вынужден изменить своим привычкам под давлением нового руководства? Да кто такой в конце-концов этот…
Рыжий офицер вышел к трибуне и окинул взглядом заключенных. Он стряхнул со своей формы невидимые пылинки рваным движением руки. В его холодных голубых глазах отражались тяжелые облака, низко проплывавшие над плацдармом. За его спиной трепетали на ветру алые флаги Рейха.
– Sieg Heil! – крикнул рыжий, и выполнил характерное нацистское приветствие, после чего заговорил на безупречном французском, - работники и военнопленные лагеря «Гюрс». Я оберст-лейтнант Альфред Вольф. С первого января тысяча девятьсот сорок второго года лагерь будет находиться под моим руководством. Каждый из нас, по мере своих способностей, обязан трудиться во имя великих целей. Нас ждет светлое будущее. И вы имеете возможность стать его частью, если будете усердны, дисциплинированы и разумны. Великий Рейх милосерден ко всем, кто осмелится признать свои заблуждения в прошлом и склонится перед его величием.