Люди государевы
Шрифт:
Кончив говорить, отец Сергий устало присел на лавку. Хозяин возжег тонкую восковую свечу, задернул женский угол холстиной на деревянных кольцах и, подойдя к Сергию, шепнул, что все готово. Старец, сжимая двумя руками благословенный крест, прошел за занавесь, сел на стул и приступил к исповеди.
Первым приблизился полковник Немчинов.
— Раб божий Иоанн, не чуешь ли бесовским наваждением ослабления духа?
— Не чую, святой отец.
— Готов ли страдать за веру истинную и к присяге за безымянного наследника не идти
— Готов…
Отец Сергий благословил Немчинова и велел сесть напротив него на лавку.
— Не переменил ли кто намерение к присяге не идти из подписавших отпорное письмо?
— Есть такие, святой отец, убоялись коменданта Глебовского да судьи Верещагина. Комендант Василия Исецкого схватил, судья Дмитрия Вихарева заковал…
— Всем сказывать, — возвысил голос отец Сергий, — прокляну! К причастию не допущу! Сказывать, что тесноты нам комендант чинить не будет, что посылал он мне в пустынь десять пудов соли…
— Будем сказывать… А коли учнут тесноту чинить да силой гнуть, что тогда?
— Сомнение в душе держишь, а говоришь, что-де страдать до конца готов!
— Не за себя боюсь… Живые души под моим началом, могу ли велеть им страдать до смертного часа?
— Не ты! Не ты велишь — господь! Не за тебя помирать должны, за веру истинную, за спасение душ своих греховных! Посему — не давать себя слугам антихристовым. Запираться, а будут силой забирать — гореть! Ибо в огне токмо душа очистится от грехов, вознесется в обитель божию и вкусит блаженство райское. Огонь — друг наш! Защита наша! И ступай, ступай, Иван Гаврилыч, без сомнения: богоугодное дело под твоим началом — и не смущайся духом и другим не давай! Спаси Христос!
— Отец, уходить надобно… Парень Шлеп-ноги прибежал, сказывает, что-де слышал он, будто отец его поразнюхал о твоем приходе и к судье Верещагину за людьми побежал, чтобы взять тебя…
— Где отрок? — спросил Сергий.
— На дворе ждет. Через ворота нам, пожалуй, небезопасно… Он, грит, будто лаз знает, где нам пройти можно…
Лаз, к которому привел Степка отца Сергия и Михаила Енбакова, был под угловой башней острога. Сделал тот лаз Степка с год тому, сообразив, что необязательно обегать, делая крюк, через ворота к речке, когда можно попасть напрямую. Сначала надо было отодвинуть полусгнившее бревно у земли, подлезть под настил, где пахло пылью и мышами, потом пролезть через вырытую Степкой нору под бревнами с наружной стороны. Лаз был скрыт от людского глаза обычно буйно разросшейся крапивой и репейником.
Степка слазил туда и обратно, прочистил лаз и только после этого позвал своих спутников. Когда оказались за стеной, отец Сергий сказал:
— Ну, пошли с Богом…
— Остаюсь я, батюшка, — потупясь сказал Степка.
— Че, не поглянулось в лесу?
— Поглянулось… Братан у меня малой ревет, просит, чтоб я не уходил, жалко его, без мамки ему вовсе ныне худо.
— А жена твоя?..
— Ну ее…
— Ладно,
Глава 23
На четвертые сутки пути погода наладилась. Дорога затвердела и на открытых взгорках даже начала припыливать под копытами. А до того лежала загустевшей грязью, изрытой лошадиными ногами, похожая на мятые старые соты, и оставалась за спиной Исака Микулина, ехавшего сзади отряда, прерывистой — поблескивали лужи во впадинах — лентой. Отряд шел теперь ходкой рысью, и только, когда дорогу обступали с обеих сторон высокие ели и пихты, под копытами чавкала грязь.
Ехали днем и ночью, делая короткие остановки в попутных деревнях, где меняли по возможности лошадей. На остановках солдаты валились вповалку спать. Но капитан Ступин много спать не давал — не успеешь глаз сомкнуть, опять ехать. Потники не успевали просыхать и источали резкий запах пота и преющего войлока. Иные солдаты умудрялись подремывать даже в седлах.
Дорога то уходила в сторону, огибая многочисленные протоки, соединенные еще водой с Иртышом, то прижималась к самому Иртышу, как сейчас, и шла вдоль берега. Давно все ждали остановки, чтобы размяться и сварить наскоро кашу, хотя и знали, что до привала еще далеко.
Неожиданно отряд стал. Поручик Маремьянов подал команду спешиться. Исак Микулин привязал коня к кусту и прошел вперед, разминая ноги. Невдалеке он увидел лодку у берега, на берегу костер, возле которого сидели какие-то люди. От костра к капитану Ступину подбежал сержант Данила Львов.
— Господин капитан, из Тары колодники под охраной…
— Из Тары? — оживился капитан и направился к костру, где сидели скованные по рукам и ногам арестанты. Рядом с ними стояли сопровождающие с ружьями и саблями.
— Кто такие? — подойдя, спросил капитан Ступин. — Тарские мы, господин офицер, — поклонился слегка Иван Гребенщиков, — по указу коменданта Глебовского везем колодников в Тобольск для розыску в великом государевом слове…
— Кто из вас начальный человек будет?
— Я и буду, — ответил Гребенщиков.
— Подойди ко мне…
— Слушаю…
— Послан я с командой в Тару для усмирения бунтовщиков, кои отпор противу государева указа учинили. Сказывай, что ныне в Таре обретается, что комендант учинил для усмирения бунтовщиков? Есть ли у оных умысел оружьем отбиваться?
— В Таре три дня тому было тихо. Отпорщики, как под письмом подписались, ждут из Тобольска указу и, чаю, отбиваться не умышляют.
— Где ныне главный бунтовщик — полковник Немчинов?
— Был на Таре в доме своем…
— Пошто Глебовский не возьмет его за караул?
— Доподлинно, господин офицер, о том я не ведаю… Чаю, опасается комендант, кабы озлобления не вышло середь отпорщиков.
— Не заодно ли комендант с бунтовщиками? — перешел на доверительный шепот капитан Ступин.