Люди государевы

Брычков Павел Алексеевич

В избу вошли Остафий Ляпа, Кузьма Мухоплев, Иван Чернояр, Тихон Хромой, Юрий Едловский и его брат Филипп.

Захар сел за стол, разложил лист бумаги, обмакнул гусиное перо в чернильницу и записал начальную фразу: «В 18-й день февраля 7157 года били челом тебе, государю царю и великому князю Алексею Михайловичю, всеа Росии, в съезжей избе воеводе Илье Никитичю Бунакову томские дети боярские, и конных, и пеших казаков пятидесятники, и десятники, и все рядовые конные и пешие казаки, и жилецкие, и оброшные люди, и твои государевы пашенные крестьяня, и всяких чинов люди,

пеших казаков голова Зиновей Литосов со всеми градцкими и всяких чинов людьми, и чатцкие и томские мурзы, и тотара…»

— Перепишешь после кликовый список город, а покуда напиши главное, что Ключаревым и князем Осипом быть не желают до прибытия новых воевод и челобитчиков с Федором Пущиным…

Давыдов записал: «…В прежнем городцком в грабленном приказе под судом и под всякою городцкою расправою у воеводы у князя Осипа Ивановича Щербатого да у дьяка Михаила Ключарева быть им невозможно по их великих налог и приметов до твоего государева царева и великого князя Алексея Михайловича всеа Росии указу, и до перемены новых воевод, и до градцких томских московских челобитчиков…»

— Вставь, что коли опала от государя будет, то вины Ильи Микитовича никакой нет! — подсказал Ляпа.

Давыдов добавил: «А будет государь царь и великий князь Алексей Михайловичь всеа Русии в сем нашем в словесном челобитье положит свою царьскую опалу на воеводу Илью Микитиа Бунакова, и в том нашем в градцком челобитье наша страдничья вина, а не воеводы Ильи Микитича Бунакова…»

— Илья Микитич, чаю, не поможет сия приписка, коли будет государева опала!.. — сказал Юрий Едловский. — В указе прямо государь говорит, ослушники казнены будут. Мы самовольством Щербатого убрали, без государева указа, то ладно! А государев указ исполнить надо! Не то пришлют ратных людей, не будешь знать, где схорониться!.. Была бы шея, а петля найдется!

Бунаков в смятении опустил глаза: ведь кто-кто, а Едловский один из главных помощников был против Щербатого!

— Юшка, провал тя возьми, ты охренел! — удивленно воззрился на него Филипп. — Ты хоть и брат мне, но рыло я те начищу за такие слова! Вот Оська-то обрадовался бы, услыша такое!

— Вы как хотите, я же буду ждать милости от государя за свое неправое дело! Пусть и казненным быть, но по милости государевой!

— Смотри, Юшка, ты от нас можешь пострадать так, что и милости государевой дождаться не успеешь! — с угрозой сказал Остафий Ляпа.

— Дело ваше! — сказал Едловский и вышел из избы.

Глава 25

— Митька, сбегай к Федору Митрофанову, принеси таможенную печать, — приказал Бунаков денщику Мешкову, — богомольные грамоты надо отправить в Кузнецк, отписки к ним скрепить печатью.

— Я мигом! — сказал Мешков и выбежал из избы, где продолжалось обсуждение словесного челобитья.

Таможенный голова Федор Митрофанов после взбучки в апреле отдал печать Бунакову, и тот пользовался ею вместо городской печати. Но пользовался ею по надобности и Митрофанов.

Мешков вернулся быстро и объявил:

— Федька печать не дал! Говорит, по государеву указу надо

сидеть всем в приказной избе вместе с Щербатым и службу вести с городской печатью!

— Вот бл…дин сын! — выругался Бунаков. — Митька, возьми с собой Семку Тарского да двух казаков и приведите его сюда!

Через полчаса денщики с Иваном Чернояром и Ляпой привели Митрофанова. С ними вошли в избу Аггей Чижов, Никита Барабанщик, Степан Бурундук и Тихон Донщина.

— Федор, отдай печать, надо скрепить отписки! — сказал Бунаков.

— Скрепляй городской печатью, как надлежит по государеву указу! — отрезал Митрофанов.

— Ты меня учить будешь?! — разозлился Бунаков. — Отдай по-доброму!..

— Не дам! То не по государеву указу!

— В сени его! Поучите, как с воеводой надлежит разговаривать!

Казаки вытолкали Митрофанова в сени, и за дверью раздался стукоток и его вскрики.

Оставшийся с Бунаковым Тихон Хромой сказал:

— Иван Микитович, чаю, упрется Федька! Можно по-другому с ним обойтись! С месяц тому он взял у моего тестя Парфёна Степного неявленный товар, будто с них пошлина государева не уплачена. Там десяток с лишком юфтей красной кожи да сорок соболей, да мои же юфти взял и рухлядь меховую… Однако товар закрыл не в таможне, а в амбаре на гостином дворе, там и до сей поры держит и нам не отдает!..

— Зови его!

— Довольно! Илья Микитович зовет! — открыв дверь в сени, крикнул Тихон.

Втолкнули избитого Митрофанова.

— Ну как, принесешь печать? — спросил Бунаков.

— Печать не отдам, хоть убейте! — потрогал Федор тыльной стороной ладони разбитые губы.

— А расскажи-ка, Федор, как ты украл у Парфена Степного его товар? — вкрадчиво подступил к нему Бунаков.

— Товар у Парфена не явленный, я забирал его с целовальниками Старцовым и Мануйловым. Пусть Парфен государеву пошлину отдаст за сей товар!

— Отчего же ты не явленный товар держишь не на таможне, а в лавке гостиного двора?

— Для юфтей на таможне места не было!..

— Тихон, бери своего тестя, понятых из казаков и проверьте, есть ли в лавке ваш товар.

Через час Тихон вернулся с Парфеном и казаками Савиным, Бабушкиным, Серебренником и гулящим человеком Хомяковым. Они доложили, что в лавке гостиного двора был товар Парфена Степного, ему товар вернули.

Но, войдя в приказную избу, Парфен сказал Бунакову:

— Иван Микитович, из украденного у меня таможенным головой, не додано мне товару на сто девяносто рублей!

— Где краденный товар? Тебя государь поставил на таможне честно служить, а ты воруешь! — сказал Бунаков.

— Товар я не крал, то придумки Тихона и Парфена! — презрительно усмехнулся Митрофанов.

— На правеж его! — приказал Бунаков.

Но и под батогами Федор Митрофанов не повинился и таможенную печать не отдал. Пришлось Бунакову пользоваться личной печатью, «перстнишком», как презрительно обзывал ее Осип Щербатый.

Через три дня после воскресного разговора в съезжей избе Юрий Едловский пришел другу своему Василию Ергольскому и с порога сказал: