Люди государевы

Брычков Павел Алексеевич

В съезжей остались Василий Ергольский, Остафий Ляпа, Иван Чернояр, Федор Жарков-Неудача и мурза Енбагачев.

— Вот из-за изменника Осипа и князь Кока шертовать не хочет! — сказал Василий Ергольский. — А за измену крестному целованию государь никакого наказания не учинил, указал сидеть с ним до замены другими воеводами…

Бунаков, рассматривая статейный список, сказал:

— Кока что-то еще хотел написать, да не стал, вон сколь пустого места до знамени оставил, — показал он Ергольскому знак лука в конце листа.

— Сам

пиши сюда, что князь Щербатый контайшу просил вместе воевать Коку! — сказал неожиданно мурза Енбагачев.

— Ну, ты башка, Тосмамет! Се будет настоящая измена! А с изменником мы сидеть вместе не хотим! О том государя и известим!

— Федор, садись впиши, что Тосмамет говорит! — приказал Бунаков Жаркову.

Бунаков одобрительно кивнул головой. Остапий Ляпа обратился к Бунакову:

— Надо встречь Федору Пущину послать, дабы узнать у них в точь о градском челобитье и грамотах государевых, истинны ли они!..

Бунаков кивнул, соглашаясь:

— Пошлю десятника Филиппа Помельцева с двумя казаками…

Тут же велел Захару Давыдову выписать наказную память, по которой надлежало им ехать навстречу челобитчикам, расспросить их и возвращаться назад, «итти наспех днем и ночью».

Филипп Помельцев-Крылышков вышел из Томска в Нарым в 28-й день февраля.

Но уже марта 3-го дня вернулся и сообщил, что, по сказкам сургутских казаков, Федор Пущин еще не дошел до Сургута. Значит, в Томске будет, скорее всего, не ранее как через месяц.

В 4-й день марта в съезжую избу, где находились кроме Бунакова и подьячих Василий Ергольский, Остафий Ляпа, Тихон Хромой, Иван Чернояр, Филипп Едловский, Филипп Петлин, Филипп Помельцев-Крылышков, Яков Золоторенок и еще несколько казаков, «советников» Бунакова, ввалились десятка два казаков во главе с детьми боярскими Степаном Моклоковым, Иваном Лавровым и Степаном Гречаниным. Едва переступив порог, Гречанин громко потребовал:

— Илья Микитич, исполни государев указ, освободи из тюрьмы Петра Сабанского с товарыщи и заарестуй Гришку Подреза!

— Я против государева указа не иду! — потупя взор, сказал Бунаков и приказал денщику Мешкову: — Возьми двух казаков и приведи сюда Григория…

Но когда привели Григория, Филипп Петлин закричал на Илью:

— Ты не можешь Григория арестовать, он на поруке у всего мира!

— И Сабанского не выпускай! — поддержал его Филипп Крылышков. — Он первый ушник у князя Осипа!

— А другой мир требует арестовать! И государь повелел! Мне как быть? — с досадой воскликнул Бунаков.

— Ты нас слушай! — крикнул Филипп Едловский. — Для того мы тебя и выбирали, чтоб ты нас слушал и делал!

— Не вам, Филькам, меня учить, что мне делать! — разозлился Бунаков и приказал денщикам: — В чулан их под арест вместе с Подрезом!

— А вы, — обратился Бунаков к Моклокову и Гречанину, — подайте заручную челобитную, чтоб

я выпустил Петра Сабанского и арестовал Григория!

Гречанин возразил:

— Не станем мы писать никакую челобитную! Ты по государеву указу то должен исполнить! Гришку арестовал, то верно сделал, теперь отпусти Сабанского и других арестантов!

Когда ходатаи ушли, Ляпа обратился к Бунакову:

— Илья Микитович! Фильки дело говорят: нельзя выпускать Сабанского, кровь может быть большая! Казаки десятками бродят по улицам с кистенями и булавами, грозят прибить тех, кто пойдет под Щербатого!..

Бунаков махнул рукой:

— Да я для виду их заарестовал! Откройте сени, отпустите…

Хотя в душе Илья готов был исполнить царский указ в полной мере, но, не получив поддержки хотя бы тех, кто указ признает, понял, что придется идти с городом до конца.

Глава 27

В конце марта казаки Филипп Соснин и Дмитрий Заливин, привезшие царские грамоты, собрались обратно в Тобольск и пришли в съезжую к Илье Бунакову.

— Илья Микитович! Мы повеление тобольских воевод исполнили, государевы указы доставили, — обратился к Илье Соснин, — пора нам вертаться…

— Я вас не держу! Поезжайте, сани велю вам дать, подорожную выпишу…

— Нет ли у тебя каких отписок в Тобольск аль в Москву, по пути можем отвезти.

— Ладно, езжайте!.. Отписки свои после отправлю…

— Как знаешь, тебе виднее!..

Накануне Соснин и Заливин были у князя Щербатого, который вручил им несколько важных бумаг, полагая, что гонцов, доставивших царские грамоты, никто трогать не будет. Среди них была подробная отписка в Москву его, князя Щербатого, и дьяка Ключарева о том, как были приняты царские грамоты, о том, что государев указ не исполнен и его по-прежнему не допускают к воеводской службе. Кроме того, была челобитная Петра Сабанского с арестантами, отписка о неудачном походе на Сакыла и прочие «грамотки советные к государевым боярам и окольничим».

Вместе с Сосниным и Заливиным Щербатый отправил своих холопов Матвея Петрова, Ивана Обуткова и Ивана Воронина и приказал им, как минуют Нарым, забрать все бумаги у Соснина и доставить как можно скорее в Москву. Холопы добыли у казаков нарты с двумя оленями в добавок к саням, выделенным Бунаковым, и поутру все отправились в путь по зимнику вдоль Томи.

Когда миновали устье Томи, на Оби наткнулись на заставу остяков Чепинской волости. Два остяка, вооруженные пальмами — ножами на короткой палке, схватили под уздцы лошадь и остановили ее. Ездовые оленьи быки, тянувшие нарты за санями, стали сами, потянулись к обочине и начали разбивать копытами наст. Подбежали еще десяток остяков с луками в руках и окружили путников. Из чума, крытого оленьими шкурами, вышли не спеша князцы Соголбай и Молтормас и направились к саням.