Люди государевы

Брычков Павел Алексеевич

Степан Паламошный принялся за дело. Кнут в его руках извивался змеёй и жалил, жалил… После шести десятков ударов Лаврентий обмер, и Волынский велел прекратить наказание.

Когда Хомяков оклемался, его отправили в Енисейск.

Глава 5

Аггей Чижов с товарищами дождались-таки государевой милости. Их выпустили из темницы и отправили домой. Через три месяца добрались они до Тобольска. Хотели переждать лютые морозы. Но пережидать их пришлось в тюремной избе. Воевода Василий Борисович Шереметев

приказал их арестовать по устному извету земляков Чижова: Василия Былина, Тимофея Копылова и Ивана Широкого, которых Волынский отправил из Томска вместе с Петром Сабанским.

Воеводе Шереметеву томские противники Бунакова предъявили написанную в московской тюрьме Тихоном Мещерениным грамотку к казакам. Добыли они ее так.

За две недели до прибытия Аггея Чижова с товарищами в Тобольск из Москвы пришел Тихон Серебренник. Земляки пригласили Тихона в кабак, упоили в стельку, обшарили и нашли грамотку челобитчиков. Воеводе Шереметеву заявили, что Аггей «с товарыщи» призывают к бунту, призывают стоять всем городом в правде.

Шереметев личной персоной пожаловал на допрос Чижова в 3-й день февраля. Сам спросил сурово о главном:

— В какой такой правде велели вы томским служилым людям стоять в своей воровской грамотке?

— Я, Аггейко, с товарищами посланы были из Томского города челобитчиками от всего города к государю, потому что служилые люди к князю Щербатому под суд не пошли, убоясь смертного убойства и писали мы им, чтобы стояли они в сей правде и нас бы не выдали!.. — ответил Чижов.

— Отчего вы убоялись убойства от князя Щербатого, коли в государевом указе ему было велено никому не мстить и без государева указу опалу никому не чинить!..

— Потому убоялись, что Щербатый есть вор и изменник и верить ему не надлежит!..

Шереметев велел держать томских челобитчиков в тюрьме. На следующий день ему донесли, что томский выборной есаул Никита Немчинов-Барабанщик за трапезой в кабаке под горой говорил, что ежели томских челобитчиков не отпустят, то по весне подымутся из Томского города служилые люди человек двести или триста и пойдут к государю в челобитчиках.

Далее — более. Гулящий человек, пришедший из корел, тюремный сиделец Василий Павлов, донес на томских челобитчиков, что он слышал их такие воровские речи: что ежели не добьются на Осипа Щербатого указу, то перебьют всех, кто их ныне выдает и уйдут через Камень, либо на Лену, на Собачью реку… Чижова с товарищами пытали на дыбе, но они в таковых словах не сознались. Пока же шел сыск, Павлов сбежал из тюрьмы…

Шереметев написал в Москву, что челобитчиков надобно держать в тюрьме, ибо они могут учинить воровской завод в Томске. Однако из Москвы пришел указ из тюрьмы их освободить, но в Томск не пускать, пока Волынский и Коковинский не закончат сыск.

Однако сыск в Томске только начинался. Аггей Чижов с товарищами не ведали, что поданными челобитными они навлекли напасти не токмо на себя.

Февральским вьюжным днем Бунакова вызвали в съезжую избу. Он и сам каждый день приходил туда, поскольку готовился к сдаче города,

но на этот раз за ним был послан денщик Волынского. Подумалось, что сие неспроста.

Так и вышло. Когда он предстал перед воеводами, то сразу увидел, что свояк Коковинский опустил глаза, а Волынский сказал:

— Илья Микитович, не держи на нас зла, однако указом государя октября 20-го дня надлежит наказать тебя кнутом на козле!..

— За что? — невольно вырвалось у Бунакова. — Я исполнял волю всего города!

— За то, что по февральскому указу не сел править городом вместе с Щербатым и Ключаревым.

— За то служилые опалу с меня на себя взяли!

— И за то тебе в вину поставлено! Вот послушай, за что тебе наказание!..

Волынский взял со стола грамоту и прочитал:

— «…За ево воровство и за непослушанье, что он нашего указу не послушал, с товарыщи, со князь Осипом Щербатым да с дьяком с Михаилом Ключаревым в съезжей избе не сел… а учел сидеть на казачье дворе и дела делать, и в отписках к нам писатца один, и своей дуростью и воровством завел на князя Осипа Щербатова и на дьяка Ключарева челобитье, чтобы ни в чем им не ведать… а томские служилые и всякие люди нашу опалу с нево, Ильи, перенимали на себя…» Далее говорится, что Петра Сабанского не освободил, Подреза не арестовал…

— Мы-то ведаем, а Щербатый, видать, другое писал…

— Ты, Илья, не опасайся, мы скажем палачу, чтоб бил вполсилы иль того слабее! — успокоил Коковинский.

— Да кожа вытерпит, а как душе позор перед людьми стерпеть?..

— Не скажи! — возразил Волынский. — Такие же грамоты посланы в Тобольск, Верхотурье, Туринск и Тюмень, чтоб ежели ты от нас уехал, то наказать тебя в тех городах! Там кожу бы спустили по-настоящему!.. Да другим указом от того же числа велено пытать накрепко Бурнашева по статейному списку!.. Верно ли Щербатый контайшу призывал на Коку войной?

— Я с ними не был, как они с пытки скажут, так, значит, и было!

Перед съезжей избой собрались почти все служилые. Такого в городе не бывало, чтоб воеводу кнутом потчевали! Волынский зачитал государев указ, и Бунакова растянули на козле. Правда, сорочку-срачицу оставили на теле.

— Прости нас, Илья Микитович, мы на тебя опалу накликали! — прокричал из толпы Остафий Ляпа.

— Нет за вами вины!.. Вместе за правду стояли! За правду и потерпеть можно!.. — отозвался Бунаков.

Но терпеть ему особо не пришлось: Степан Паламошный кнутом не стегал, а гладил, так, что даже кровь через сорочку не проступила. Тошно было лишь на душе…

Совсем по-другому прошел розыск по статейному списку с членами посольства к Коке, которых в указе было велено пытать накрепко и огнем жечь. Василия Бурнашева, Якушку Булгакова и Неудачу Федорова били на виске кнутом до обмирания, жгли раскаленными щипцами, но все они стояли на своем: статейный список подлинный, как записано об измене Щербатого, так и было… Лишь Тосмамет Енбагачев, ездивший с Бурнашевым, скрылся от розыска в татарских деревнях.

Глава 6