Люди государевы

Брычков Павел Алексеевич

Скворцов и Ерохин отправили в Тобольск и Москву отписку, что Федор Пущин «с товарыщи» «твоего государева указу не послушали… в Сургут ноября по 26 нынешнего 159 году (1650. — П.Б.) не поехали, и ехать не хотят, а говорят, что им того указу не слушать, чем-де им быть в Сургуте десяти человеком, и они-де поедут к тебе государю весною, человек пятьдесят или сто, или и больше…» Сыщики просили «дать им оборону, чтоб впредь такие воры твоему государеву указу были послушны».

Однако им предстояло отправить до весны еще не одну подобную отписку с жалобами

на непокорность казаков.

Глава 10

Не добившись желаемого с «пущинцами», Скворцов и Ерохин взялись за попов, которые были с бунтовщиками заодно, занимались не подобающими их сану мирскими делами. Здесь сыщикам главным помощником и обличителем стал поп Богоявленской церкви Сидор Лазарев, духовник Щербатого и Ключарева. Он показал, что поп Благовещенской церкви Борис и поп Воскресенской церкви Пантелеймон всегда были в казачьих кругах, подписывали челобитные смутьянов, допускали в трапезные для сходов и участвовали в составлении челобитных. Напрасно поп Борис и Пантелеймон твердили, что они подписывали челобитные лишь за своих неграмотных прихожан, что они сами были биты и страдали от бунтовщиков. Скворцов, дождавшись одобрения тобольского архиепископа, сослал Пантелеймона в Кетский острог, а Борису было запрещено вести службу. И те почли за благо, что сохранили сан.

Видя такую несправедливость и творимую неправду, казаки вступились за своих духовных отцов и отправили государю челобитную, забыв прежние распри, в которой писали: «Да по князь Осипову ж и дьяка Михаила Ключарева, и Петра Сабанского, и товарищей их промыслом, и по ложному челобитью — отцов наших духовных, которые служили в Томском лет по дватцати и по тритцати, и те разосланы в твои, государевы, дальнея городы, на Лену, а иныя от служб отставлены и волочатся меж двор, без твоево государева указу и без сыску, рьняся за то, что отцы наши духовныя прикладывали руки к градцким челобитным вместо детей своих духовных, которые грамоте не умеют».

При встрече с Сидором казаки-прихожане грозились, что аукнется ему его рвение в сыске и обличении их духовных отцов, что ответит он за всё перед Богом и государем. И скоро попу Сидору пришлось держать ответ перед государевыми воеводами.

Казак Остафий Ляпа объявил на попа Сидора извет в государевом деле. А дело было и впрямь государево: Остафий извещал, что поп Сидор по просьбе дьяка Михаила Ключарева отслужил заупокойную панихиду по жене дьяка в день царского ангела Алексея, человека Божия.

При этом Остафий слался на свидетелей: Федора Пущина, Филиппа Лученина, Тихона Хромого, Павла Капканщика. Волынский и Коковинский допросили их, и все они дружно подтвердили извет Остафия Ляпы. Воеводы, зная, как недружен был поп Сидор свидетелям, призвали к ответу из духовенства попа Богоявленской церкви Меркурия, дьякона Ивана Кирьянова и дьячка Кирилла Меркурьева. Они также показали, что такая панихида была, Иван Кирьянов, правда, оговорился, что не упомнит, в какой именно день та панихида была. Меркурий же говорил, что заупокойная панихида была в день царского ангела, и при том был поп Воскресенской церкви Пантелеймон. Пришлось воеводам вызвать из

Кетского острога Пантелеймона. По прибытии тот подтвердил извет Ляпы. Скворцов и Ерохин отправили отписку архиепископу Герасиму о деле попа Сидора и стали ждать его решения…

А покуда было дело поважнее — узнать правду по Статейному списку Василия Бурнашева. И хотя они не верили, что от Щербатого могла быть измена, но и Бурнашев, и Яшка Булгаков, и Неудача Федоров стояли на своем, что в статейном списке подлинная правда и Осип Щербатый изменник…

Марта в 13-й день вернулся в Томск от князца Коки сын боярский Степан Лавров. Но яснее дело не стало, Кока будто бы подтвердил написанное в статейном списке. Скворцов хотел было пытать Василия Бурнашева и тех, кто был с ним в посольстве к Коке, но тут ему пришлось самому отвечать перед воеводами по извету Фильки Петлина, что он государится… Вместо помощи от воевод пришлось перед ними оправдываться…

В Тобольск же воеводе Шереметеву отписал, что пытать арестантов ему «не уметь, потому что-де они, Васка с товарыщи, на них, на Степана и на Петра, являли всякие воровские статьи, и подавали явки в съезжей избе воеводам Михаилу Волынскому с товарыщи, и по церквам церковным старостам. И сидят-де они в тюрме все вместе и ко всякому воровству сговариваютца. А порознь за приставов их дать некому, потому что-де томские всяких чинов люди им, Васке и товарыщам его, свои и в друзьях и хлебоядцы, и из тюрмы тайно выпущают. И многие-де томские люди, которые к тому делу причинны, они ходят к тюрме, наговаривают их… на всякое воровство».

Глава 11

Вот уже и зима миновала, шумело в Ушайке и Томи весеннее половодье, а письменный голова Степан Скворцов и подьячий Петр Ерохин в сыске по томским бунтовщикам не продвинулись ни на шаг. Да и Федор Пущин «с товарыщи», как обещал однажды отправиться по вешней воде в Сургут, никуда из города не собирался, а лишь мутил народ, подбивал к сыску не идти.

Смирив гордыню, Степан Скворцов пришел мая 2-го дня в съезжую избу к воеводам Михаилу Петровичу Волынскому и Богдану Андреевичу Коковинскому.

— Михаил Петрович, помогите совладать с казаками! Не хотят идти к сыску, смутьяны!..

— Как же я вам помогу? — ухмыльнулся Михаил Петрович. — Князь Осип Иванович да боярин Алексей Никитович Трубецкой нас от следствия убрали!.. Так что ныне сыск — ваша забота!..

— Михаил Петрович, мы ж люди подневольные, что указали нам, то и делаем! — разволновался Скворцов так, что борода его с седыми извилистыми полосками от уголков губ, будто струйки молока протекли, затряслась. — Помоги, за ради Христа!

— Да как же я тебе помогу? — повторил Михаил Петрович.

— Хоть бы объяви смотр всем служилым подле моей съезжей избы, а там уж я сам с ними буду говорить!..

Волынский задумался, выпятив гузкой алые маслянистые губы, затем махнул рукой:

— Ладно, смотр объявить можно! Через час денщики объявят с барабанным боем! Так что жди казаков!

Однако напрасно Скворцов и Ерохин ждали у своей съезжей избы до вечера. Никто не пришел. Лишь на следующий день казаки подтянулись к съезжей избе сыщиков.