Люди государевы

Брычков Павел Алексеевич

Во второй половине августа в Москву добрались томские челобитчики во главе с Федором Батраниным. Несмотря на воеводскую отписку, что челобитчики идут к государю от всего города, по пути они не получали государственных подвод. Да и опасаясь ареста, подобно Аггею Чижову, в городах в приказные избы не обращались и «волоклись» до столицы пятнадцать недель. «Дорогою… едучи, всякие нужи и бедности терпели и последние платьишка с себя испроели».

Но все-таки добрались и 29-го дня августа вручили в Сибирском приказе общегородскую челобитную. Остальные челобитные подали в сентябре.

Для Алексея Никитича Трубецкого ничего нового в челобитных не было. Те же жалобы на «насильства

и изгоню» от Щербатого и требование провести обещанный государем справедливый сыск по всему городу, а не по одиночке. Читая челобитную Федора Пущина с объяснением, почему они в Сургут выезжать отказались, Трубецкой мысленно обругал Скворцова и Ерохина. В наказной памяти и впрямь Скворцов писался с «вичем», Львовичем, а имя государя не упомянул… Справедливый же сыск Алексею Никитовичу был не нужен.

Трубецкой приказал всех семерых задержать в Москве для допросов и очных ставок. Шестерых отдал за приставов, а Тихона Хромого посадили в тюрьму как беглого, поскольку на него пришел донос дьяка Ключарева, что Тихон должен быть выслан вместе с Федором Пущиным в Сургут, однако он бежал в Москву…

Сентября 20-го дня Трубецкому вручили челобитную на имя государя от самих шестерых челобитчиков. Здесь были обычные жалобы на Щербатого, что по его ложным отпискам следствие затягивается и в Москве и в Томске, просили убрать от следствия Скворцова, Ерохина и дьяка Ключарева и провести обещанный справедливый сыск по новой Уложенной книге… Трубецкой хотел вообще не подавать эту челобитную государю, но опасаясь, что упрямые челобитчики подадут ее прямо государю, передумал. К его удовлетворению, государь отписал, чтоб решение по сим делам принимал сам Трубецкой.

Допросы и очные ставки тянулись второй год и от московской волокиты устали не только задержанные томичи, но и Петр Сабанский «с товарыщи», хотя были на свободе и получали в Москве жалованье. Сентября 22-го дня Петр Сабанский, Василий Старков, Иван Широкий и Макар Колмогорец подали в Сибирский приказ челобитную от имени двадцати двух человек сторонников Щербатого, которые были отправлены из Томска в Тобольск и в Москву. В челобитной они писали, что на очных ставках ими правда о бунте открыта, больше нужды в них нет, а ныне: «…мучимся и разоряемся четвертый год и домишков своих не знаем, в Томском в тюрме болши году животы свои мучили, а здесь на Москве скитаемься бес твоего государева указу два года, помираем голодной смертью, а к твоей государевой руке мы, холопы твои, и по сю пору не ставлены…» Просили «указ и оборонь учинить, чтоб впредь в твоей государьской в далной вотчине в Сибире тем вором и иным, на то смотря, воровать, бунты и круги заводить было неповадно».

Почти в одно время были поданы три челобитные, по совпадению также от двадцати двух человек, с другой стороны: от томских служилых, задержанных в Москве. В них они писали, что приехали в Москву «от города по выбору в челобитчиках, з градцкими заручными челобитными, бить челом тебе, государю, обо всяких грацких нужах и на твоево государева на прежнего воеводу на князя Осипа Ивановича Щербатого и на ево ушьников и советников». Однако по наущению князя Осипа посажены в тюрьму или отданы за пристава или на поруки и теперь «наги и босы и голы… а что, государь, было куплено для твоей государевой службы ружья и ратной збруишка, и то, государь, все на хлебе съели». Просили провести сыск по Уложению и дать милостивый указ и не верить ложным градцким смутчикам, а верить челобитным от всего города. Писали, что тобольские сыщики нарушают государев указ о справедливом сыске, ведут следствие, дружа Щербатому…

В Сибирском приказе князь Трубецкой допросил тридцать четыре человека из томских служилых людей, оказавшихся в Москве по службе либо с челобитными. Два десятка из них он определил как явных противников Осипа Щербатого

и намеревался доложить государю, что за ними в этом деле вина явная и их надлежит наказать. Остальных четырнадцать человек можно было отпускать в Томск.

Глава 15

Следствие Скворцова и Ерохина в Томске наконец-то сдвинулось с мертвой точки. Помог им в том поп Богоявленской церкви Сидор Лазарев, духовный отец Осипа Щербатого и Михаила Ключарева. Ответы его сверяли с тем, что писали в своих отписках Щербатый и Ключарев. Всё, что Сидор рассказывал, совпадало с тем, что писали бывший воевода и дьяк. Среди главных заводчиков смуты, он назвал Федора Пущина, Ваську Мухосрана, Степана Володимерца, Степана Паламошного, Федора Батранина и Михаила Куркина. Однако при этом Сидор говорил, что за заводчиками пошел почти весь город… Назвал он и тех, кто не признал подлинными государевы грамоты, которые привез Федор Пущин из Москвы. Такие же показания дал дьякон Троицкой церкви Иван Кирьянов. По его словам, Щербатому отказал весь мир, в том числе и многие остяки.

Допросили попа Спасской церкви Верхней слободы Ипата. Ничего нового он не добавил. А на вопрос, за что били подьячего Василия Чебучакова, сказал, что не упомнит…

Ценные и нужные первые показания от служилых дали те, кто бунтовщиков не поддерживал, но и не был ими посажен в тюрьму. Это были дети боярские Степан Неверов, Семен Лавров, Григорий Копылов, Григорий Пущин и жилецкий человек Иван Каменный.

Получалось, что князь Осип Щербатый и дьяк Михаил Ключарев писали правду о том, что случилось в городе.

Однако все оказалось непросто с рядовыми казаками. Большинство из них отвечали, что они уже отвечали перед Волынским и Коковинским и «в другой раз сказывать нечево». Первую «отказную сказку» подали казаки Иван Чернояр, Филипп Помельцев, Мартын Рожнов и Тренка Епифанов.

Однако следствие стало вести легче, когда еще до ледостава десять человек во главе с Федором Пущиным были все-таки высланы из города в Сургут. Помогли новые воеводы Никифор Осипович Нащокин и Аверкий Федорович Болтин с дьяком Петром Михайловым, сменившие Волынского, Коковинского и Ключарева. Новые воеводы пригрозили Пущину, что вызовут из Тобольска команду и отправят их насильно, если надо будет, то с боем…

Но томские казаки и без Федора Пущина продолжали стоять на своем и от показаний отказывались. Заодно с ними были и жилецкие и оброчные люди. Так, февраля в 17 день 7160 (1652) года жилецкий целовальник Кузьма Батура, а с ним еще дюжина человек подали сыщикам отказную сказку, в которой они писали, «что послали к государю к Москве о сыску все грацкие люди челобитчиков… чтоб государь пожаловал их, велел сыскивать по своему государеву указу повальным обыском. А до томских грацких челобитчиков про сыскное дело им Степану и Петру не сказывать. А как-де челобитчики их с Москвы в Томский приедут, и кому государь укажет сыскивать, и они к сыску готовы, а до челобитчиков-де им к сыску не хаживать». Через несколько дней такими же словами отказали в показаниях пешие казаки Елисей Долгий и Степан Свияженин.

Скворцов решил допросить еще попа, бывшего духовным отцом у Бунакова, Меркурия. Но тот сказал, что не упомнит, какие речи говорил Волынскому и Коковинскому, и опасается наказанья за «рознь». Напрасно его убеждали, что то, что было говорено, когда в городе был Федор Пущин, не действительно. Но Меркурий стоял на своем…

А конный казак Дружина Шелковников имел наглость сказать, что ничего не знает о челобитчиках, ходивших с Федором Пущиным в Москву, но зато хорошо помнит, как жители слободы Верхней ходили с блюдом по городу, собирая деньги на взятки Щербатому… Но такие свидетельства Степану и Петру были не нужны. Картина бунта пред ними все более и более прояснялась…