Люди государевы
Шрифт:
Глава 16
Декабря 10-го дня 7160 (1651) в Сибирском приказе состоялась первая очная ставка между бывшими томскими воеводами Осипом Ивановичем Щербатым и Ильей Никитовичем Бунаковым. Их посадили на лавках друг против друга. Илье от изразцовой печи, возле которой он оказался, скоро стало жарко и он отодвинулся ближе к двери. Очную ставку проводил сам глава Сибирского приказа Алексей Никитович Трубецкой в присутствии дьяка Григория Протопопова и подьячего, записывавшего расспросные речи за столом у окна. Хотя на дворе стоял день, на столе
— Сказывай, — сурово обратился Трубецкой к Бунакову, отводя от груди костяшками левой руки русую окладистую бороду, — чего для ты в Томском городе бунт учинил и от места воеводе князю Осипу Ивановичу отказал?
— Бунта я не учинивал и князю Осипу от места не отказывал! А отказали ему от места всем городом служилые люди, ибо на него объявлено было великое государево дело! О том в челобитной от всего города было писано, и государь о том сведом и челобитчиков с Федором Пущиным принял и обещал справедливый сыск учинить… Я же продолжал служить с дьяком Патрикеевым, как и ранее, чтоб городу разоренья, а государю убытку не было!..
— Отчего же ты служил не в государевой приказной избе, а в воровской избе Девятки Халдея? — язвительно спросил Щербатый.
— Оттого, что ты, изменник, скрал государеву печать и грамоты, и унес к себе на двор и списывался с калмыцкими контайшами… И за то твое воровство я отвечать не хотел! — огрызнулся Бунаков.
— Какое мое воровство?
— О том в челобитных градских писано? Разорение и взятки твои люди не стерпели!..
— На меня мир не жалуется!.. А верстал в казаки лишь казачьих детей и не за деньги… А за деньги ты сам многих верстал!..
— Хватит собачиться! — прервал их Трубецкой и обратился к Бунакову: — Для чего ты князя Осипа называешь изменником?
— Изменником его называю по статейным спискам Немира Попова и Василия Бурнашева, которые к вам присланы, и где измена объявилась… В статейном списке Немира Попова сказано по словам князца белых калмыков Коки Абакова, что ему подали писанное по-калмыцки письмо князя Осипа к контайше черных калмыков, где Осип просит контайшу воевать вместе Коку и обещает прислать томских ратных людей… Еще писал к контайше непристойными словами: «государю царю» и братом его себя называл… О том писано в статейном списке Василия Бурнашева. А Немиру Попову Кока говорил: «Какой-де у вас воевода Щербатый, у которого казака увидит коня доброго — отоймет, увидит жену добру — к себе емлет…» Говорил, потому-де не присылал в Томск своих людей, что их грабил воевода.
— Наговор это и ложь, никакой измены нет! Я в посольском дворе с калмыками один никогда не сиживал, всегда при делах с калмыками были подьячие, служилые люди и толмачи! И письма к контайше я не писал, да и по-калмыцки писать не умею!.. После Попова и Бурнашева было посольство к Коке сына боярского Семена Лаврова, и Кока меня в том посольстве очистил!.. А статейный список Бурнашева ложный, составлен по его Илейки затее!..
— Бурнашева пытали воеводы Михайло Волынский, Богдан Коковинский и дьяк Михайло Ключарев,
— Ладно, разберем! — прервал Бунакова Трубецкой и спросил: — Скажи-ка, отчего ты без государева указу князя Осипа держал во дворе за караулом, а сына боярского Петра Сабанского с товарищи в тюрьме?
— Князь Осип и до прибытия воеводы Волынского свободно и в церквы хаживал, и по деревням езживал!.. Шлюсь в том на весь город… А Петра Сабанского с товарыщи держал в тюрьме дабы им убойства не было от служилых людей, ибо они были советниками и ущниками князя и разорение многое томским людям чинили!..
— Это по каким деревням я езживал? Хватит враки вракать! Всем сибирским воеводам, служилым и жилецким людям ведомо, что по твоему приказу даже все мои отписки и письма на заставах хватались и ты их в воровских кругах читал! Заставы те нарочно устроил, чтобы письма мои имать!
— Заставы были устроены, чтобы ловить разных беглецов и гулящих людей!..
— Алексей Никитович, дабы отправить свои отписки, я оные заделал в доску вместе с серьгами, ожерельями и каменьями жены, так его люди ту доску привезли к Илейке, и он ту доску разграбил!.. О том сведом Ивашка Лаврентьев, который ныне в Москве, и шлюся на Ивашкову кожу!
— Доска была, — сознался Бунаков, — все отписки из нее отправил государю, никаких каменьев там не было. А коли князь шлется на Ивашкову спину, в том — пусть будет воля государя! И никаких животов у князя я никогда не брал!
— Не брал! По твоему же приказу Зиновий Литосов с товарищи животы мои с двух дощаников разграбили, людей моих в воду покидали… А животы и запасы ты отдал ясачным людям, придабривал их!..
— Для чего мне придабривать ясачных людей, какого добра я ждал от них?
— И ясачных и русских ты поил и кормил, чтобы они были в твоей воле и для твоей корысти! А после как дощаники разграбили, велел решетки на градских воротах опустить и лестницы у сеней моего двора разобрать!.. Видать, чтобы мне было легче по деревням ездить, — съязвил Щербатый.
— Осип Иванович, какие непригожие слова говорил Илья о государевых грамотах? — спросил молчавший до этого дьяк Протопопов.
— Когда пришла государева грамота о том, чтобы нам с ним сидеть вместе с дьяком Ключаревым, Илейка грамоты не послушал и со своими советниками называл грамоты «воровскими»!..
— Было ли так? — впился взглядом в Бунакова Трубецкой.
Бунаков вскочил на ноги и, побагровев, закричал:
— Государевы грамоты воровскими не называл! Если будет называл грамоты воровскими, пусть государь велит мне язык вырезать!
— Может, скажешь, что советники твои Федька Пущин, Васька Мухосран, Остатка Ляпа не грабили домов Петра Сабанского, Васьки Былина, Юрья Тупальского, Родиона Качалова и не делились с тобой?
— Кто кого грабил, я не ведаю!.. Со мной никто грабленными животами не делился! И последние животишки у меня по государеву указу отобрали… Это ты, Осип, в Сибирь приехал на двух дощаниках, а увез добра на девяти дощаниках!..