Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
теперешнее время.
– А неужели ж легко. Редко когда и дома посидит!
– искренне пожалела
Даметиха.
Глушак подумал, что оно и неплохо, что Миканора нет:
пока придет, может, удастся выведать что-нибудь, найти, с какой стороны
подступиться. Может, удастся самих, Даметика и Даметиху, расположить к
себе: чтоб замолвили доброе словцо перед сыном. Пожаловался, что сердце
что-то очень колотиться стало, и ноги ослабли, и зябнуть
стыдоба, а хоть ты летом кожух надевай иной раз!..
Старость - известно!.. Старость - не радость!..
Даметиха и слушала, и сама говорила охотно, даже радушно, Даметик же,
чувствовал Глушак, только и ждал, когда он кончит да уберется из хаты.
Нарочно зевал на всю хату, сонно чесался: не хотел забывать старые обиды!
Глушак таил злобу: как меняются люди - еще три года назад бегал бы,
суетился, чтоб -получше угодить такому гостю, а вот - волком смотрит, что
значит - силу почувствовал:
"отец партейного секретаря"!
Не говоря ни слова, Даметик вылез из-за стола, зашаркал ногами по
земляному полу. Взобрался на полати, почесался там. Вскоре безмятежно
засвистел носом. А Глушак все сидел, беседовал, подбирался к сердцу,
кажется, и действительно сочувствующей Даметихи. Наконец решил
пожаловаться на налог: хоть разорвись - не выполнишь столько!
Старая кивала, соглашалась. Но как только стукнула, калитка,
послышались на дворе размеренные, твердые шаги, Глушак почувствовал себя
так, будто сейчас вынужден будет схватиться люто. Еще до того, как
звякнула щеколда в сенях, знал: Миканор идет!
Миканор даже не ответил на приветствие. Впотьмах повесив шапку на
гвоздь у дверей, сразу неприязненно бросил:
– Чего пришли?
– Просьба у меня...
– Глушак говорил как можно смиренней.
– За
справедливостью, сказать, пришел...
Старая зажгла керосиновую лампу, и Миканор предстал перед Глушаком: в
кортовом мятом пиджачке, обвисшем галифе, в запыленных, латаных сапогах;
рябое, плосковатое лицо морщилось, глаза щурились - конечно же не от света.
Глушак ловил его взгляд: тот не сулил пощады. Еще до того, как Глушак
кончил объяснять, Миканор отрезал:
– Справедливость, дядько, такая: сдайте все. До последнего фунта. Если
подобру хочете!
– В голосе его еще отчетливее зазвучала угроза, напомнил:
– И не заставляйте, как летось, чтоб мы искали!
– Дак я ж разве против, Миканорко, чтоб выполнять!
– Глушак почти
умолял.
– Дак много ж очень! Чтоб хоть сбавили немного! Чтоб под силу
– Дядько, сдавайте, и скорей!
– пригрозил неприступно Миканор, вытерев
лицо и руки, садясь за стол. Даметиха, подававшая миску с борщом,
попробовала заступиться за гостя, что так просил, но Миканор сразу же
приказал строго: - Мамо, не вмешивайтесь, куда не надо!
Миканор ел, не глядя на Глушака, не скрывая неприязни, недовольства
тем, что он пришел, сидит; а Глушак, хоть чувствовал это, не уходил, со
скромным, несчастным видом терпеливо ждал, не хотел терять надежды.
Было тихо. Глушак чувствовал, что самое лучшее пока - сидеть так и
молчать. Молчала и Даметиха, боясь, может быть, рассердить сына. В тишине
только слышался заливистый свист Даметика, спавшего на полатях. Долго
молчали.
Глушак еще надеялся, что наступит удобная минута, когда можно будет
начать снова. Просил только в мыслях бога, чтоб не принесло не вовремя
кого-нибудь из соседей. И когда кто-то вошел во двор, услышал сразу.
Человек шел быстро, решительно.
Звякнула щеколда, и в хате появился не кто другой - Евхим. Без шапки, с
растрепанным чубом, с расстегнутым воротником, метнул на Миканора, на
Глушака беспокойный взгляд. С одного взгляда увидел Глушак, что Евхим
"сорвался". Сдерживаться, думать уже не сможет. Попрет напролом.
– Ето ты распорядился?
– Голос Евхима заметно дрожал. Он достал из
кармана бумажку, бросил на стол.
Миканор кончил есть, отставил миску, вытер ладонью губы. Спокойно
посмотрел на бумажку, ш Евхима.
– Власть распорядилась.
– Ты знаешь, сколько у меня будет?
– Знаем.
– Знаешь!
– Евхим едва сдерживал себя.
– Дак если я все, что намолочу,
отдам вам! Себе не оставивши! Не хватит на налог вам!
Миканор поковырял мизинцем в зубах.
– Хватит.
– Хватит! Ты все знаешь!
– Евхим задыхался, глаза его горели, он готов
был, казалось, кинуться на Миканора. Даметиха побледнела от страха.
Глушак встревоженно устремился к сыну, рассудительным, отцовским тоном
попрекнул:
– Евхим! ..
Тот - будто не слышал, жег глазами Миканора. Даметиха тоже
спохватилась, бросилась к сыну:
– Миканорко! .. И - ты! .. Будь разумным! ..
Миканор сильною рукой отстранил ее. Встал во весь рост, как часовой, на
стене встала его тень. Заявил спокойно:
– Знаем!
– Спокойно приказал: - Ты не ори тут!