Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
же тревога и беда, - посоветоваться, рассудить вдвоем - что делать? Когда
телега докатилась до берега, где вместе с бывшим панским садом подступали
к шляху два ряда тоже когда-то панских, а теперь коммунаровских осокорей,
повернул коня на неширокую голую дорогу в Загородки. Вдруг очень
захотелось повидать Хрола.
К Хролу прежде не очень был расположен; хоть иногда и звал на праздники
и сам навещал его, как равного по положению, - на людях нередко плевался,
судил
лесу с перерезанным горлом, донес кто-то: не чужая чья - сынка работа;
скрутили сынку руки, каторгу вечную напророчили. Так нет же - сумел
выкрутиться, явился через год, как ни в чем не бывало. Год, другой
переждал, а там и взялся покупать, строить: и оглядеться не успели, как
первым богачом на все Загородки стал! В оборот пустил отцовы, украденные у
пана, золотые, над которыми тот дрожал, голодный и оборванный, как над
писаной торбой. Глушака, хоть плевался на людях, не раз мучила зависть - к
Хроловой смелости, к изворотливости, к легкому, скорому богатству его. С
завистью как сестры, шли ревность и злоба: загородский Хролчик во всем,
казалось, опережал, обкрадывал Глушакову долю. И как же меняется все:
потом не было человека, который бы так же, как Хрол, поддерживал его,
Глушака. Трудно верилось, что все дотла пропадает, пропадет, когда на
земле еще ходят, живут такие, как Хрол. Хрол был товарищем в беде,
надеждой в этом поганом, безнадежном мире. Вот и теперь - будто на веревке
вело к Хролу.
Село тянулось долго: горбатые заборы, кривые завалинки, черные окна,
что, казалось, следили с обеих сторон улицы. Не очень разумно было ехать
так, среди бела дня, через все село, к Хролу - самому лезть на ненужное
любопытство людское и сплетни. В другой раз поостерегся б какнибудь, а
сегодня было не до излишней осторожности. Злоба, что не успокаивалась, не
хотела ждать, не позволяла ехать в другую сторону: вела прямо туда, где
можно было прислониться к близкому человеку, найти какую-то опору,
утоление беде своей. Да, если на то пошло, и так долго оберегался. А что
уберег?
Хроловдом, как и в те приезды, издали бросился в глаза, как только
показался из-за хат. Со стороны можно было подумать - радовался всему:
стены желтели, словно смазанные маслом, цинковая кровля будто смеялась,
фигурные украшения на окнах - как девичьи убранства на празднике.
Уже вблизи заметил: наличники на окнах во многих местах потрескались,
выцвели; если и напоминали о праздничном, то только в том смысле, что
праздник был, да сплыл. Было убранство
до нарядов теперь прежней озорнице...
Заметил: побитые стекла в двух окнах заткнуты тряпками. Во дворе все
разбросано как попало, ворота сарая скособочились, висят на одной петле.
На крыльце провалилась доска...
Хрол был в гумне. Через минуту жена привела его; сухопарый, жилистый, в
посконине, с остюками в давно не стриженной бороде, глянул из-подо лба на
Глушака - не по-людски, зверовато, как бы говорил: чего принесло?
Подходил к Глушаку такой же угрюмый, все так же не сводя с него
взгляда. Ссутуленный годами, он ступал как-то немощно, волочил ноги, и,
если б не знал, никогда не подумал бы, на что он способен. Только глаза
выдавали его да - руки... Сидел за столом насупленный, руки с черными
растопыренными пальцами держал перед собой. Глушак говорил доверчиво и
льстиво: приязненные, острые глазки перебегали от Хрола к Хролихе, опять -
к Хролу; как ни встревожен был, не нарушил обычая, завязывал сначала для
приличия разговор по мелочам. Хрол молчал, Хролиха помогала Глушаку, -
семеня из сеней к столу, подавая угощение, развлекала гостя и загородскими
новостями, и своими жалобами. Поделилась не только новостями, а и бутылкой
самогонки с закуской: Глушак скоро почувствовал, как огонь, влитый с
самогонкой, смешался с огнем злобы, палившим его со времени разговора с
Апейкой. Тогда и развязался у Глушака язык - стал изливать все, что мучило
не один день; припомнил и "рябого", и "гада латыша", и "сволочь из
волости". Еще не успел излить всего, - молчаливый Хрол вдруг пьяно отрезал:
– Так и надо!
– Что? .. Что, сказать... надо!
– Душить!.. Давить вас надо!
Глушак скрестил с ним удивленный взгляд. Хрол не шутил, смотрел так
тяжело, с такой ненавистью, будто хотел и сам "давить". Хролиха
заступилась за гостя, посочувствовала: "И у нас ведь... тоже..." Глушак не
знал, что говорить. Невольно подумал со смущением и уважением к Хролу:
"Етот задушит - и не икнет". Заметил: черные, сильные пальцы на столе
шевелились.
– Слизняки!..
– брезгливо сморщился Хрол.
– Дождались!.. Даванет босота
вас - слизь потечет! Одна слизь останется!.. Дождались!..
– Не момент теперь, - виновато и как бы поучая возразил Глушак.
– Сила
у них теперь!.. Головою стену не прошибешь!
– Он заметил: Хролиха согласно
кивала.
– Не момент!
Хрол снова сморщился:
– Слизняки!..