Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
Еще выпили; долго - Глушаку тоскливо стало - молчали. Хролиха
попробовала было нарушить молчанку, но Хрол так глянул, что она онемела.
Сидела, почти не двигаясь, со страхом поглядывая на Хрола. Тот только
глазами указал на дверь - и она исчезла.
Хрол сидел, уставя куда-то все тот же тяжелый взгляд, только пальцы,
заметил Глушак, зашевелились нетерпеливо, сильно. Стало даже не по себе
один на один.
– Подстеречь - да!..
– Кривые пальцы
– Чтоб и не
крякнул!
– Уставил глаза в Глушака, скривился: - Не с кем... Слизняки!..
Глушак сказал, что ГПУ только и выжидает, когд-а поднимет голову
кто-нибудь: сразу прилетит, сразу - под револьверы; но Хрол только
поморщился. Хорошо, вовремя появился Хролов парень, загорелый, живой,
пожал сильно руку, присел к столу. В уголках тонких, сжатых губ мелькнула
приветливая улыбочка. Глушак охотно ухватился за его расспросы про Евхима,
повел более легкий разговор.
– А ты чего ж, не думаешь жениться?
– поинтересовался нарочито весело
Глушак. Вспомнил вдруг его прозвище: Цацура.
– Да вот, ждать, поглядывать приходится! Черт же его знает, что еще
будет!
– Цацура засмеялся.
– Нужен ли еще теперь тот хомут - женка.
Глушак, хотя и уловил намек на Евхима, засмеялся невеселой Цацуровой
шутке. Похвалил за ум.
Еще тревожнее было на душе у Глушака, когда ехал от Хрола. Брал
напрямую, через болото; хоть дождей давно не было, конь то и дело хлюпал в
черном, болотном киселе, увязал до колен, выше колен. Болото здесь было не
очень широкое, только вправо и влево сплошь зеленели кочки.
Сколько видели глаза - по обе стороны кочки, осока, редкие чахлые
кустики, а впереди берег поднимался недалеко.
Только вблизи берега перерезала болото речка, через которую
перебирались вброд. Здесь было набросано немного ветвей, но, гнилые,
осклизлые, они были так втоптаны в жижу, что и на них конь увязал по
брюхо, а речная вода достала Глушака на возу. На самой середине речки чуть
не увязли совсем; Глушак думал уже, что придется лезть в грязь, помогать
коню, но конь все же вытащил телегу на берег.
Здесь уже недалеко была твердая дорога, колеса покатились по песчаным
колеям.
Глушак как в тумане видел и это болото, и голое песчаное поле, и теплый
соснячок у дороги. В ушах засело, не умолкало брезгливое Хролово:
"Слизняк!"; слышал все время: "Так и надо вам!.. Раздавят вас!.." Спорил,
мысленно доказывал: не время, не момент, знал, что нечего и зубы
показывать - обломают сразу; а Хролово: "Слизняки!" - все бередило его.
"Ухватись только за чью-нибудь
руку не вернешь! Не то что руку - аи голову! Сила, власть у них!
Ге-пе-у!.. Было время, когда поляки, немцы были, - сплыло!.. Остается
только ждать, когда господь снова вернет!.." Но когда вспоминал Апейку,
налог, который ждал его в Куренях, злоба, огромная, на весь мир,
захлестывала всего, все рассуждения. Нельзя было ждать. Не было мочи
ждать. Надо было делать что-то. Что?!
Только распряг коня, зашел в хату, не успел разуть мокрые кожаные
лапти, - появился Евхим. Прикурил от уголька в припечке, сел на привычное
место, у стола, глянул насмешливо:
– Ну что, добились, тато, правды?
– Добился...
– Глушак изо всей силы швырнул лапоть под лавку.
– Надо было проверить!
Глушаковы руки непослушно затряслись. Не мог развязать оборку на другом
лапте. Вдруг плюнул, закричал на Евхима:
– Надо не надо, а и на рожон нечего лезть! Жить надоело?
– Не надоело, - как бы повинился Евхим.
– Только ж - и так жить...
невмоготу!
– Ну, дак высунься еще раз! Может, в Гепеу заберут!
Вмоготу будет!
– А, все равно! Чем так жить!
– В Евхимовом голосе были такая
нетерпимость и бесстрашие, что старик оторопел.
– Дурень!
– пожалел его Глушак.
Евхим смолчал. Докурил папиросу, послюнил окурок, лениво поднялся.
Бросив окурок в мусор у печки, лениво толкнул плечом дверь в сенцы.
Было темновато, и Глушак зажег лампу. Вынул из коробочки столетней
давности очки, зацепил веревочкой за ухо. По всему было видно, что берется
за дело серьезное, важное: с такой серьезностью только молился да - в
последнее время - читал газеты; он разложил их по порядку - "Советскую
Беларусь", "Бедноту", "Правду". Взял первую и, наклонясь к свету, острыми,
хориными глазками побежал по странице, пока не нашел - "Вести из-за
рубежа".
В этот вечер повезло; руки нетерпеливо задрожали, когда разобрал
большие черные буквы: "Польша готовит войну".
Так было написано черным по белому; в другой раз прочел: "...готовит
войну". Полный надежд, от которых даже захолонуло в груди, влип в газету,
шевеля сухими губами, разбирал слово за словом. Определенного ничего не
было, все писали вообще, однако и это радовало, обнадеживало, - сам Ленин
вон говорил, так и написано, еще в двадцатом году: что Польша стремится в
Белоруссию и Украину! А вот же так прямо и написано: "Польша вооружается