Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
– Куда это, куманек?
– встретила Зайчика Сорока, которая только что
горячо, размахивая руками, спорила о чем-то в кругу женщин. Голос был
льстивый, затаенно хитрый.
– Как все равно в примаки!
– В примаки! Хотел, кума, к тебе, да передумал - старая уже ты для
меня! Я и помоложе найти могу!
– Дак молодая не очень по тебе упадае! Обещает не на утеху, а так, для
смеху! Поднесет сливок, а даст в загривок!
– Перестала хохотать: -
колхоз ето?
– В гурт, браточко.
– Подхватил: - Пойдем, может, вместе, чтоб веселей
было!..
– Иди, куманек, пока один, - весело, но как-то серьезно сказала Сорока.
– Попробуй, какой смак, а тогда уже нам _ дай знак!
– Она оглянулась на
женщин.
– Как сладко будет - вся команда прибудет! А как горько на смак -
ползи назад, как рак!..
– Старая ты, боязливая!
– плюнул Зайчик и подался своей дорогой.
Заехал на Миканоров двор, где с Миканором стояло несколько колхозников
и любопытствующих, сдал плуг, борону, распряг коня, сдал сбрую. Миканор
все записал в зеленую ученическую тетрадь, проставил всему цену.
– Вот теперь - колхозники по всей форме!
– сказал он, когда Зайчик
вывел под списком какую-то кривулю.
– А то только, не секрет, название
одно было!
– Теперь колхозники на сто процентов, - отозвался Андрей Рудой.
Растолковал Зайчику: - Самое основное - обобществление имущества!
– Самое основное, браточко, - засмеялся Зайчик, - ето осмелиться! Я,
ето, набрался смелости еще на покосе! Хоть головою темный. А ты вот хоть
грамотей и все знаешь, а вот глядишь все сбоку! Объясняешь все, братко!
– Правильно подметил, дядько Иван!
– похвалил Зайчика Миканор.
– Других
учит, а сам в сторону жмется! Колени дрожат, наверно!
– Тут ничего удивительного, - рассудительно, спокойно промолвил Рудой.
– На передовой, как в бой идти, грамотные всегда были самые несмелые! Все
отчаянные герои на передовой - из простых людей, неграмотные, как правило.
И в этом, если разобраться, ничего удивительного Грамотный человек, он
знает, так сказать, что к чему, думает много.
А это, следовательно, мешает геройству А неграмотный - он сразу решает
Или грудь в крестах, или голова в кустах.
– Ето неправильная теория!
– возразил Миканор.
– У нас теперь самые
герои - грамотные! На то советская власть и старается, чтоб грамотные были
все! Да и то неправильно: что в колхозе голова может быть в кустах!
Рудой хотел что-то сказать, оправдываясь, но во двор въехал Алеша
Губатый с возом.
–
– Зайчик заметил вблизи одного из
своих малышей, позвал: - Антось, иди сюда!
– Посадил белобрысого, с тонкой
гусиной шеей малыша, который счастливо вцепился в черноватую гриву -
Держись, братко!..
– Подбежал еще один Зайчиков малыш, ухватился, потянул
отца на свитку: "И меня". Зайчик посадил и этого.
– Держись за Антося! Под
руки возьми, вот так!.. Держитесь один за одного, байстрюки батькины!
Последний раз на единоличном едете!
– Он тронул за узду сивого.
2
И в этот день любопытствующие смотрели по-разному:
одни - задевая, посмеиваясь, другие - рассуждая, споря меж собой,
третьи - молчком, пряча в себе свои размышления. И тут были такие, что
смотрели на все безразлично, как на чужое, и такие, что волновались, будто
это и их как-то касалось, будто с этим и у них что-то могло измениться.
Однако, хоть было похоже на то, как смотрели раньше, можно было
заметить, что беспокойных и беспокойства теперь было намного больше; едва
ли не каждого в Куренях волновало необычное событие: интересом, надеждой,
тревогой, озлоблением...
Немного было таких, что, насмотревшись, как колхозники своз,ят и сводят
добро, сразу возвращались на свои дворы к обычным хлопотам. Почти каждого
волновало то необычное, что происходило на глазах. Еще больше, чем на
Миканоровом, толклись толпы на Хведоровом и Хонином дворах.
Особенно много гомону, суетни было на Хведоровом дворе, где ставили в
сараи коров и где беспокойно пестрели женские платки да юбки.
Тут были и любопытство, и удивление, и смех, и слезы.
Не только те, что привели коров, а и просто любопытные теснились в
воротах, лезли в хлев, смотрели, будто на чудо.
Коровы, что стояли в загородках, беспокойно косились на соседок, на
людей, неведомо зачем теснившихся к ним, водили диковато головами,
выставляли рога, посылали в люд-"
ское, разноголосье тоскливое мычание.
Женщины-колхозницы, шурша свежей сухой соломой под ногами,
усердствовали около коров, вертелись возле Хромого Хведора, что, как
хозяин, покрикивая на женщин, добиваясь порядка, ковылял на костылях около
Хведоровой Вольги, назначенной дояркой.
– Поставь дальше от етой, от Зайчиковой, Хведорко!
– просила, будто
стыдясь, тихая Алешина сестра.
– Крученая ета, Зайчикова! Проткнет рогом -