Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
хлопец такой... любая за него...
Он не столько советовал или высказывал свои мысли, сколько спрашивал.
Чернушка увидел - Ганна не согласна, нетерпеливо глянула на него, понял,
что она не хочет слушать, и вмиг оборвал рассуждения. Неловко, словно
чувствуя себя виноватым, вздохнул:
– Эх, если б знать, как оно потом обернется!..
Ганна ничего не сказала, она заметила: из хаты выбежала мачеха,
решительно двинулась к ним. Еще издали было видно:
– Ты что ж это? Кинул гостей - и ни слуху ни духу!
Звать пошел, называется!
– Она перевела дыхание, напала на Ганну: - И
ты хороша! Таких сватов ждать заставляешь!
– Может, бежать надо было навстречу?
– Бежать не бежать, но и строить из себя нечего!."
Радоваться бы надо! Такое счастье!
– Уга, счастье!
– Счастье! Первые хозяева на деревне!.. Пускай теперь и пишут, что
голодранцы - власть! Пускай пишут!
А богатеи были и будут первые!..
– А мне что с того? Первые или последние... Были б по сердцу...
– По сердцу? Голым жить, с перцем есть! Захотела чего!.. Да разве Евхим
– не по сердцу? Да есть ли в Куренях хоть одна, чтоб не сохла по нему!
Которая не хотела бы, чтоб к ней пришел!
– Видно, есть.
– А если есть, то - дура! Потому что никто другой не ровня ему! И в
Олешниках нет такого! И в Глинищах! Нигде!.. Проживешь век - горя не
узнаешь! В молоке да в масле купаться будешь!
Ганна чувствовала, как горячий шепот мачехи рассеивает отцову
нерешительность, сомнения, - старая хорошо знала, что надо делать теперь,
знала даже, что и как будет завтра.
– Ты вот не любишь, когда я про Дятлика говорю. Так я и не буду! Только
вот скажу, - если на то пойдет, если он и приведет сватов и ты выйдешь за
него, все равно счастья не видеть тебе! Не будет его!
– Будет или не будет, один бот знает!
– Не будет! Вот помянешь мое слово! И сама бы должна знать!
– наступала
мачеха, не переводя дыхания и не давая слова сказать Ганне.
– Что ему,
босоте горькой, надо прежде,всего? Красоту, может, твою? Чтоб смотреть,
как на икону? Ага! Очень рад будешь красоте, когда изголодаешься!.. Сундук
хороший - вот и вся красота, какая нужна ему!..
– И все вы знаете!
– сказала Ганна пренебрежительно, стараясь не
поддаваться уговорам мачехи: знала, как много в ее словах правды.
– А то, может, нет?!
– снова ринулась в наступление мачеха - Может,
нет?! Может, по красоте твоей сохнет!..
Чего же он тогда крутить начал? То от двора нашего не отходил, глаз не
спускал, а то - и смотреть не смотрит! За версту обходит!..
Мачеха
(дошло-таки наконец, в самое сердце попала!), - испуганно, боясь чересчур
разозлить, переменила тон, проговорила успокоительно:
– Ну ладно, ладно! Не буду, если не нравится!.. Про нас, про батька
подумала бы!.. Как ему доживать век, в нищете?.. Не молодой уже, не та
пора, когда работать мог, ни дня ни ночи не зная. Покосит сено до полудня,
так спина - крюком, неделю потом стонет. Сноп вилами поднимет - руки, как
ветки сухие, дрожат. Скоро уже и совсем на печь ляжет - кто корочку подаст
старику? ..
Отец отозвался с упреком:
– Ну, от бо завела!
– Завела! Правду говорю!.. И про братика, про Хведьку, не грех
подумать! Все-таки не чужой тебе - батькина кровь, родная!.. Делить, если
что случится, примак там или кто пристанет, - нечего! Земельки - ладонь...
Да и та...
Не тебе... говорить!..
Мачеха не закончила, губы ее горько скривились: ах, что говорить этой
каменной девке, у которой ни жалости к родителям, ни заботы о себе! Она
отвернулась, закрыла глаза краем платка, худые плечи ее задрожали...
– Ну вот, этого еще не хватало!
– поморщился отец, который терпеть не
мог слез. Он хмуро и нежно тронул Ганну за локоть: - Идем уж! Покажись! "
Ганна бросила бурак, вытерла руки о подол юбки. Молча пошла с огорода.
3
Она потом не раз вспоминала это в?емя, вспоминала с болью и щемящим
сожалением. Думала, болела душой:
как много горя приносит иногда человеку один какой-то шаг. И как
человек делает такой шаг покорно, будто слепой, - будто не видит всего,
что несет ему этот шаг. Ступает на кочку и не ждет, не гадает, что она не
выдержит, топь прорвется и поглотит человека...
Твердость - разве у Ганны не было ее? Но какая тут твердость может
быть, если не знаешь, зачем она? Твердость тогда говорит в человеке, когда
он знает, что, хоть и заставляет невзгода, чего-то не надо делать. Тогда
твердость крепчает, рвет путы этой невзгоды. А какая твердость могла быть,
если казалось, что хоть все и нехорошо, но лучше не будет, - такое уж
счастье выпало!
Разве же не такое было у нее, у Ганны, положение тогда? Была ли у нее
ясная надежда - уверенность, за которую надо было держаться, к которой
надо было идти наперекор всему? Василь... Так разве не казалось ей тогда,
что с ним все непрочно, ненадежно, и не только потому, что отвернулся, но