Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
снюхались, только что не видел никто... Еще как ты в Юровичах сидел,
началось! .."
"Вот хитрая!
– вспоминались Зайчиковы рассуждения.
– И с ним крутила, и
тебе голову дурила. Думала, видно, если не тот, так этот!.." Когда
вспоминал это, сердце жгла обида: а он верил ей, верил всему, что она
говорила! Говорила - поганый Корч, посмеивалась даже, а сама тем временем
метила в Корча, крутила с ним. Замуж, не иначе, собиралась...
"По-хорошему,
слова, и он злобно плюнул: и с ним, с Василем, обнималась да целовалась, и
с другим тоже "по-хорошему, по согласию"! И еще обижается! Еще угрожает!..
Сучка ты, настоящая сучка, не что иное!.."
Стреножив Гуза на кочковатом приболотье, Василь махнул уздечкой на
коня, отогнал его немного и уже привычным спорым шагом направился в
деревню, как вдруг трезвое, досадное воспоминание остановило его: спешить
сегодня некуда. В другие вечера спешил он к ней.
Он постоял, подумал: лучше бы в Курени не идти совсем.
Остаться тут, на приболотье, накрыться свиткой и уснуть, забыть обо
всем на свете. Он хмуро повел глазами по знакомым темным крышам,
непроизвольно задержал взгляд на острых очертаниях деревьев на краю улицы
– то были Чернушковы груши, - и уже не гнев, не злость, а сожаление,
теплая боль легли нечаянно на душу. Боль потери. Она уже не его, она -
чужая. Он потерял ее. Он один, совсем один.
"Ну и пусть!
– как бы возразил он себе, своему сожалению.-Есть о чем
горевать! Кто она мне такая? Погулял, постоял возле хаты ее - и все. Мало
ли с кем постоять можно - девок в деревне вон сколько!
Все равно никакого толку не было б от этого стояния.. t Не пара она мне
все равно. Только и добра того, что красива, - но разве из-за той красоты
жить будешь лучше, станешь богаче!.. Есть о чем горевать - захочу, завтра
хоть с Маней Прокоповой загуляю. Не ей, не Ганне, ровня: чтото привезет в
хату. Земли возле цагельни, может, перепадет немного..."
Да, жалеть было нечего, Василь это знал. И все же горечь утраты - как
это ни странно - не исчезала. И хоть девчат много было, и даже лучше, чем
Ганна, не исчезало ощущение одиночества. И было тоскливо смотреть на
темные знакомые крыши, и не хотелось идти домой. И не пошел бы. Но помнил:
там глаза просмотрела, ждет мать, дед Денис прислушивается, не слышны ли
его шаги. И Василь невесело поплелся в деревню.
Старый Глушак, скрытный, надутый, молчал весь ужин; только закончив
есть, помолившись, бросил на Евхима грозный взгляд.
–
– Что?
– По девкам долго будешь бегать?
– Разве уж и подойти нельзя?
– Подойти! Слишком близко подходишь, жеребец гулящий!
Евхим промолчал, чтобы не разгневать старика, больше всего не
терпевшего возражений, но Глушака молчание сына рассердило, кажется, не
меньше. Старик просипел от злости:
– Бегаешь, пока не принесет в подоле байстрюка! На потеху отцу и матери!
У Евхима внутри похолодело: "Узнал о Хадоське! Не иначе! .. Сказал
кто-нибудь или, может, сама расплакалась!.."
Пряча настороженный взгляд в ожидании, что будет дальше, Евхим
проговорил сдержанно:
– А вы не слушайте всего, - мало кто чего наплетет...
– Правду говорят!
– обрезал его старый Глушак.
– Сам знаю!
Его грубый тон - "Как с батраком говорит!.." - разозлил Евхима:
– Так, может, вы больше меня самого знаете?
Глушак странно, судорожно глотнул, будто хотел и не мог проглотить
что-то, - даже морщинистый, сухой кадык напрягся. Грозно крикнул:
– Женю!!
Евхим почувствовал, как в нем растет злое упрямство - Можете женить.
Только не кричите, как на батрака!
– Сейчас же!
– Можно и сейчас. Мне все равно... Я и сам думал уже...
Мать, прибиравшая после ужина посуду и внимательно, с тревогой
следившая за их разговорами, обрадованно откликнулась:
– Пора! Слава богу, взялся за ум!
– Было видно, ей очень хотелось
погасить спор, - похвалив сына, она тут же ласково поддержала мужа: - А то
и в самом деле, до каких пор слушать отцу сплетни эти, что Евхим то да
Евхим это?
Думать да переживать за тебя на старости!..
– Она тут же посоветовала:
– Матруну Хвелькову из Олешников! Приданого сундук полный! Корову дают!
Хвельчиха сама говорила!..
– Постой! Раскудахталась!
– прервал ее Глушак. Он уставил
пронзительные, хорьи глаза на Евхима.
– Значит, надумал?
– Надумал...
Глушак готов был уже помириться с сыном, но Евхим, как бы стараясь
уклониться от преждевременного примирения, предупредил:
– Женюсь. Только - одно...
– Что?
– Только - чтоб на той, на ком хочу!
Глушак насторожился:
– Так, может, выбрал уже?
– Выбрал.
– Ага.
– В хате стало тихо. Глушачиха возле припечка, Степан за столом
глядели то на одного, то на другого.
– Теперь такие порядки, что слушать