Люди на болоте. Дыхание грозы
Шрифт:
родителей не обязательно! Лишнее - слушать родителей!.. Кого же выбрал?
Отцов взгляд ждал, требовал и вместе с тем заранее осуждал, и Евхим,
хоть мысленно был готов к этому разговору, неожиданно почувствовал, что
боится его. Он, однако, отогнал боязнь, - как делал обычно, тяжелый узел
разрубил сразу:
– Ганну!..
– Какую?
– Чернушкову...
Глушак не поверил:
– Чернушкову?
– Ее.
Глушак взглянул на
чтоб перекреститься.
– Эту?..
– Глушак глотнул, двигая кадыком, хотел найти слово, чтобы
назвать ее как следует, и не нашел - будто не было таких слов.
– У тебя...
все клёпки?
– спросил сына.
– Не потерял.
По тому, как сказал Евхим, было видно, что он твердо будет держаться
своего.
– Ты долго думал?
– Долго. Одну ее хочу.
– Одну ее!
– Глушак вспылил, закипел: - Разорить захотел! Пустить по
миру! С торбой!..
– Тато!
– хотел успокоить его Евхим, но старого Глушака это только
разозлило:
– По миру! С торбой рваной1 "Подайте, люди!.. Кусочек!" На старости!..
– Не говорите чего не надо!
– Молчи! Указчик нашелся! Рано указывать стал! Щенок! ..
– Глушак так
взглянул, что Евхим невольно промолчал.
– Дожил! Вырастил! Растил, ждал
подмоги! И вырастил! Дождался!
Злость на Евхима сменилась удивлением и обидой:
– Окрутила! Взяла! Голодранка, а окрутила как!..
Руки и ноги связала! Оболтусу такому!
– Я сам выбрал. Она еще и не знает.
– Не знает! Окрутила, прибрала! Да не знает!
– Не знает. Еще, может, и не пойдет.
– Не пойдет! Давно, видно, не спит, ждет! Когда на чужое добро сесть!..
Только ж - не дождется!
– Отделите, если хотите. Но - одну ее.
– Эту вертихвостку!..
– снова прорвало Глушака.
– Эту гулящую! К себе в
хату! На свое добро!.. Блудницу эту!
– Она - не блудница!
– заступился за Ганну Евхим.
Степан сказал горячо, уверенно:
– - Она - бедная, правда. Но лучше ее в деревне нет!
– Нет! Молчи, сопляк!
– взъелся Глушак уже на Степана.
– Не суй носа,
куда не просят!
– Так вы ж, тато, ни за что наговариваете!
– Ни за что! Я - ни за что? Слышали?
– Глушак поправился, взглянул на
старуху: - Слышала?!
– Тихо ты, Халимонко!
– попробовала успокоить жена.
– Люди услышат!..
– И пусть слушают! Пусть все знают, какие дети у Глушака Халимона!..
Кого вскормил на своем хлебе! На радость себе!
Никто ему не ответил. И оттого, что все молчали
кем, старик тоже утих. Но спокойствие, с которым он проговорил последние
слова, лишь сильнее подчеркивало твердость его ответа Евхиму:
– Об этой чтоб и не думал! На эту согласия моего отцовского не будет!
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Молчаливая война в Глущаковой хате, начавшаяся с того вечера, когда
Евхим объявил, что хочет жениться на Ганне, продолжалась несколько недель.
Ни старый Глушак, ни Евхим не начинали больше споров, но молчание, теперь
всегда царившее в хате, недоброе молчание и упрямые взгляды, которыми
иногда перебрасывались отец и сыновья, лучше всего говорили о непримиримом
расколе в семье.
Война, которую вели Глушаки, была войной нервов, войной терпения. И
надо сказать, что обе стороны - и ьвхим, горячо поддерживаемый братом, и
отец - вели ее со всем упорством, изо всех сил, веря, что другая сторона
одумается наконец, сдастся. Это молчаливое упорство больше всего
отражалось на матери-она то становилась на сторону мужа, то на сторону
детей, хотела и не могла примирить их и часто плакала тайком.
Казалось, мира в хате уже никогда не будет, но неожиданно упрямый
старик не выдержал, покорился.
– Пусть будет по-твоему, - помолившись, отойдя от икон, сказал он
Евхиму.
– Не мне, а тебе жить с ней!..
Мать, услышав это, обрадованно взглянула на сына, будто хотела
порадоваться вместе с ним. Но Ьвхим даже не шевельнулся, - как стоял возле
зеркала, причесывая чуо, так и остался стоять.
Мать тоже перекрестилась:
– Славу богу!..
Она не осмелилась сказать больше ни слова, пошла с посудой к печи
несмело, осторожно, боялась лишним словом, неудачным движением разозлить
затаившегося старика.
– Чего молчишь?
– бросил Глушак сыну.
– А чего говорить. Я сказал уже.
– Сказал!
– Глушак не удержался, чтобы не упрекнуть: - Нету того, чтоб
как у людей - в хату добро нести!..
Так т- из хаты!
– Ничего из хаты не уйдет.
– Не уйдет! Пусти только одну голячку, так сразу набежит целая свора! И
не оглянешься, как размотают все!
Растащат в момент!
– Не растащат!..
– Не мог взять, как люди, - никак не успокаивался отец, - чтоб с добром
какую-нибудь!
Слушая отцовы жалобы и упреки, Евхим понимал, что старик уступил ему,
сдался, что сила и право теперь на его, Евхимовой, стороне. Нарекания