Люди с чистой совестью
Шрифт:
И уже совсем шальной снаряд из танковой мелкокалиберной пушки отомстил нам за неудавшуюся врагу, так искусно организованную ловушку. Трасса, оранжевая, словно бархатный канат, преградила нам путь... и где-то недалеко, мягко шлепнувшись, погасла.
– Ой, мамцю моя!
– жалобным восклицанием отозвалось впереди. Я сразу узнал голос нашего проводника. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, раскинув белые-белые руки. На шоссе вспыхнула ракета. Темное пятно на сорочке росло, расползалось.
– Переверните
– попросил он.
Доктор Циммер исполнил его просьбу.
– А, товарищ командир...
В груди у него забулькало, страшно и громко.
– Умрет через две-три минуты, - шепнул мне доктор.
Мимо пробегали наши, припадая к земле при частых вспышках ракет.
Танки продолжали бешено обстреливать цепь, но, выскочив на шоссе, они переносили огонь дальше. Снаряды и пулеметные трассы уже давали перелет.
Белая рука поднялась в воздухе, словно звала на помощь. Я нагнулся...
– Ну, ось... мы вместе с вами, пане-командире... брали Берлин... еле слышно прохрипел профессор.
– Берлин бралы...
Через две минуты он скончался.
В лесу шла сумасшедшая стрельба. Слышалось ржание раненых лошадей, похожее на детский плач. Молча, бегом двигалась колонна...
С высоток за болотом взлетали ракеты. Но они уже не освещали нас. Танки близко, но неровности почвы спасали. Пули проходили невысоко, почти на уровне головы, но как только пулеметчик снижал обстрел, - они ударялись о спасительный бугорочек, всего на полметра возвышающийся на горизонте, и взмывали вверх. Люди, сгибаясь, перебегали к нам в лощину.
Постреляв немного, танки перевели огонь на лес. Мы использовали передышку и ушли от шоссе.
Построив колонну и сориентировавшись по полям и оврагам, мы взяли путь прямо по азимуту на Шепетовские леса. Там будет вырыта могила участнику Карпатского рейда, могила "гимназиальному профессору", преподавателю латыни и германской литературы, человеку, ставшему в пятьдесят лет советским патриотом и вместе со всеми нами "бравшему Берлин".
15
Зацепившись за кромку Шепетовского леса, мы свалились отдыхать.
После пройденной степями и лесостепью тысячи километров всем казалось, что теперь мы уже в полной безопасности.
Передохнув, люди, как обычно после тяжелого пути, вспомнили прошлое. И самое страшное казалось смешным.
Уже кто-то подсчитал, что, начиная от Збруча, было двадцать одно окружение.
– Очко!
– смеялись бойцы.
– Ну, теперь уже больше не может быть. Хватит. А то будет перебор.
Разведки пошли, как всегда, звездным маршрутом. Но самых отчаянных я послал на север: на асфальт.
Люди, возвращаясь, приносили разные сведения, но самого главного не могли узнать. А главное для нас было: где Руднев? Проходил ли здесь Ковпак? Где-то под Тернополем затерялся его след.
– Переговорщицу поймали, - объявил громогласно дежурный, подходя к начштаба.
Пока виновник торжества возился с трофейной машиной, я вышел на просеку. Ветровое стекло было вдребезги рассечено автоматной очередью. Рядом с Лапиным восседала немка. В шляпке и дорожном клетчатом макинтоше, с ярко-красной сумкой в руках.
– Принимайте кралю! Кавалера ее я срезал, - чудил Лапин.
Немка оказалась секретаршей-стенографисткой майора Дормана, инспектора управления Розенберга. Ее патрон совершал инспекторскую поездку по Украине.
Вот уже второй месяц, как нет Миши Тартаковского. Я никак не могу привыкнуть к новому переводчику. Исполняющий по совместительству и эти обязанности доктор Циммер выводил меня из терпения. Он прекрасно владеет немецким языком. Но допросы пленных при помощи доктора не удавались. Циммер никак не может удержаться на строго целеустремленной военной мысли: он то ударялся в психологию и быт, то вдруг со слезами на глазах вспоминал о зверствах фашистов и в самый напряженный момент допроса лез ко мне с воспоминаниями.
– Пора привыкнуть, доктор. Вы теперь военный человек. Какие могут быть нервы? Возьмите себя в руки.
– Ничего не могу поделать, пане подполковник.
– Сколько раз говорил - не называйте меня так!
– Извините, пожалуйста. Я постараюсь, товарищ командир, - говорил он виновато и замолкал.
Мне становилось жаль его.
– Давненько мы с вами, доктор, перестали "подписываться" на "Дас Райх", - пытался я пошутить.
– О да. Еще от Черного леса, - говорил он печально.
Допрос немки он начал вяло. Затем увлекся. И если бы нас интересовали Германия и Франция, нормы пайка и настроения немецких фрау, если бы я понимал что-нибудь в парфюмерии и военных модах лучшей информации трудно было бы желать. Но в те дни меня совсем не интересовала Германия. Я смотрел в пустые глаза немки, отворачивался от ее дрожащих рук и думал: "Ну, что ты можешь мне еще рассказать? Откуда тебе знать, где Ковпак? Что случилось с Рудневым? Как идут Фесенко и Матющенко?" - и, махнув рукой, ушел в лес.
Тихо и сочувственно шушукались высоко в небе своими кронами корабельные сосны. Словно старушки-богомолки, покачивали они задумчиво головами: "Ага, не знаешь-шь... ага..."
Доктор Циммер один еще не меньше часа продолжал галантный разговор.
На исходе второго часа, проходя по лесу, я услышал крик: "Где командир? Найдите командира". Дело было похоже на тревогу. Я быстро откликнулся. Навстречу мне бежал доктор Циммер, без шапки, лысина его искрилась на солнце.
– Вы знаете, что это за птица? Я-таки докопался!