Люди с чистой совестью
Шрифт:
И тут у меня мелькнула мысль: "Песня, советская песня".
У милиционера глаза заблестели, когда он понял, что я хочу сделать.
– Собирай всех девчат. Пускай ходят по полю и поют советские песни.
Милиционер зашевелился.
Я никогда не слыхал, чтобы так пели девушки. Их голоса звенели, выводя:
Широка страна моя родная...
В другом конце поля отвечали:
Полями широкими, лесами далекими
Лети, наша песня, лети.
С перекрестка дорог раздавалось:
– А-у-у!.. Товарищ Катерина! Председательша вызывает...
– И наконец:
– Вот она, ваша радистка...
– Ура-а!..
Маруся действительно выползла. Она просидела целый
И Маруся вышла на голоса.
Стояла окруженная девчатами и, ничего не понимая, смотрела на всех красными от слез глазами.
– Молочка выпей, девонька, молочка, - говорила здоровенная баба с винтовкой за плечами.
– Ох, и зубатый у тебя командир! Выпей, выпей молочка. Свое, наше - партизанское.
Зеболов после этого пристал ко мне. Со мной он пришел к Ковпаку. Особенно полюбил Зеболова Руднев. Полюбил так, как может полюбить человек, знающий толк в людях.
Анюта Маленькая дружила с Володей. Довольно капризная девушка, но с Володей у нее установился трогательно-грубоватый тон... Когда Зеболов хандрил, она подходила к нему и, заглядывая в глаза, говорила:
– Не горюй...
В разведроте они жили немного обособленно. Этого требовала специфика их работы. Анюта работала на своей рации, связывая меня с фронтом. Недостатка в полезных данных о немцах у меня не было, и ей приходилось работать целый день. Они занимали отдельную хату небольшой коллективчик молодежи: Володя Лапин, Анюта Маленькая, ее повозочный и ординарец Ярослав из Галичины, взятый мною в плен под Лоевым, Володя Зеболов, Вася Демин и недавно бежавший к нам из плена донской казак Саша Коженков.
– Не горюй, Володя, - все чаще говорила ему Анюта, даже когда в глазах его не было и тени грусти.
А Зеболов, садясь за стол с дымящейся картошкой и нагибаясь ближе к тарелке, отвечал:
– По-ве-се-лимся-а-а...
Это означало, что пора отделению ужинать. Володя иногда поддразнивал радистку, вспоминая, как она хотела подстрелить меня во время первой нашей засады, когда я мчался мимо нее на немецкой легковой машине.
– Повеселитесь с нами, товарищ подполковник, - сказали хором ребята отделения Лапина, уступая мне место за столом и давая ложку.
Это было вечером после поездки в отряд Бати.
5
Бате, так же как и нам, остро нужна была посадочная площадка. У него были свои нужды, у нас свои. Он хотел отправить на Большую землю какие-то важные документы, людей и несколько раненых товарищей. Ковпаку же аэродром необходим был до зарезу. Свыше ста раненых, среди них много тяжелых, сильно затрудняли маневренность отряда. Сказывалась также нужда в боеприпасах. Ясно было, что в таком состоянии отряд мог только пассивно держаться, а идти на серьезное дело - в новый рейд командование не решалось. Поэтому мы объединили с Батей наши усилия в поисках площадки, пригодной для посадки современных тяжелых машин. Задача оказалась гораздо труднее, чем мы могли это себе представить. Леса, пески и топи - самые неподходящие места для аэродрома.
А именно они и составляют господствующий ландшафт в этих краях и простираются на сотни километров во все стороны. Батя расчистил площадку среди леса, но когда я посмотрел на нее, мне стало ясно, что машина здесь угробится.
Еще в декабре была у нас мысль посадить самолет на озеро, но наступившая тогда оттепель сорвала наши строительные планы. Так размокропогодило, что наш аэродром сразу оказался самой обыкновенной водой. От ледяной затеи мы временно отказались. Сейчас этот вариант приема самолетов всплыл опять, причем все яснее становилось, что он единственный. Разведчики, рыскавшие в поисках
Вначале мы думали принять их на небольшом, километра полтора в длину, озере Белом. Но оно было очень глубокое - до семидесяти метров, вода плохо промерзала, и лед был тонкий. Окончательно наши мнения сошлись на том, что наиболее подходящим было озеро Червонное, или, по-простонародному, Князь-озеро. Большое, самое крупное в этих местах, оно имеет яйцевидную форму. В длину километров двенадцать, в ширину шесть-семь, не особенно глубокое, окруженное шестью селами.
Мы сразу же перебазировались в села, разбросанные по берегу Князь-озера, расположив отряды по южному берегу его. Штаб и первый батальон стали в селе Ляховичи. Третий батальон - в селе Пуховичи. Второй - в колхозе "Комсомолец", четвертый батальон выдвинули на северный берег озера. Таким образом обеспечивались подходы к будущему аэродрому и его дальняя оборона.
Морозы все больше крепчали, и лед на озере достигал уже тридцати сантиметров толщины. Не откладывая дела в долгий ящик, мы сразу же приступили к подготовительным работам. Разметили большую площадку, где лед был потолще, и стали счищать с нее снег. Когда площадка была готова, появилось новое препятствие, которое преодолеть мы были не в силах. Авиационное начальство, узнав о том, что мы хотим садить сухопутные самолеты на лед, не соглашалось на это. Время уходило. Стояли хорошие л?тные ночи, но сколько они продержатся среди зимы, да еще в Полесье? Несколько радиограмм, посланных Ковпаком о том, что лед крепкий, не возымели никакого действия. В посадке самолетов на лед нам отказывали.
Организацию аэродрома Ковпак возложил на меня, потому что еще в Брянских лесах, вылетая на Большую землю и два-три дня ожидая самолета, я с летчиками и техниками прошел нечто вроде небольших курсов подготовки. Курсы эти были продолжительностью пятнадцать двадцать минут, но все же я знал основные технические требования, которые предъявлялись к посадочной площадке. Все у меня было учтено, кроме постройки аэродрома на льду.
Полной уверенности в том, что он выдержит тяжелую машину, не было. Тогда мы по-своему занялись техническими расчетами. Народу на очистке льда было до пятисот человек плюс сто саней с лошадьми. Я заставил людей притаптывать, плясать. Лед потрескивал изредка, но держал. Потом стали подсчитывать. Ковпак вообще любил всякие подсчеты и расчеты. И подсчитали, что вся эта группа людей с повозками и лошадьми весит до ста тонн. "Дуглас" вместе с грузом весит семь тонн. Мы эти семь тонн удвоили, затем в пять раз увеличили на силу удара во время приземления и решили, что можем принимать самолеты без риска.
Ковпак подождал дня два и дал радиограмму такого содержания: "Рядом с Князь-озером провели большую работу по выравнению, и нами подготовлена посадочная площадка на грунте". Дальше шли все технические данные, почти идеальные. Я знал их еще от летчиков, земля твердая, грунт мерзлый, ни топей, ни болот, подходы замечательные и т.д.
Начальство запросило данные снова. Мы дали их вторично в том же виде. Руднев колебался, но Ковпак все более настойчиво нажимал на авиационное начальство. Наконец пришел ответ: "Ждите самолетов". Условные сигналы даны, и мы стали ждать.