Люди сороковых годов

Писемский Алексей Феофилактович

– Разумеется, ничего; я очень рад ее видеть, - отвечал Вихров.

– Ах, она тебя ужасно любит, пойдем!.. Посмотри, какой стал!
– сказала Фатеева, вводя Вихрова в гостиную и показывая его Прыхиной.

– Monsieur Вихров, вы ли это?
– воскликнула и та, в свою очередь, всплескивая руками.

– Вот он, я думаю, побеждал женщин-то в Москве, - продолжала Фатеева, в него, вероятно, влюблялись на каждом шагу!

– Я думаю, не без того, - произнесла m-lle Прыхина с ударением.

Вихрову сделалось даже стыдно от всех этих похвал

и восторгов.

– Уверяю, что никто не влюблялся, - говорил он, целуя еще раз руку Фатеевой и целуя также руку Прыхиной, чем последняя осталась очень довольна.

Все, наконец, уселись перед диванным столом.

– Ну, что же вы поделывали в Москве, - рассказывайте!
– говорила Фатеева, без церемонии, в присутствии Прыхиной, беря руку Павла в обе свои руки и крепко сжимая ее.

– О, я делал много!.. Я делал дело хорошее!..
– отвечал Вихров.

– А именно?.. Извольте сейчас нам все рассказывать!
– говорила Фатеева, сделавшаяся от восторга какой-то резвой говоруньей.

– А именно - я написал роман огромный, который получил уже известность.

– Роман?
– произнесла Фатеева, несколько неопределенным голосом.

– Я читал его моим приятелям, которых ты вот знаешь, - отнесся Вихров прямо уже к Клеопатре Петровне, - и которые все единогласно объявили, что у меня огромный талант, и потребовали, чтобы я писал; ради чего главным образом я и приехал в деревню.

Мы знаем, что вкус и мнения оборванных приятелей Павла Клеопатра Петровна не очень высоко ценила; но кроме того, в деревню, значит, он приехал для какого-то своего писательства. Легкая тень печали пробежала по ее до того блиставшему счастием лицу. Она молчала, но зато заговорила m-lle Прыхина.

– Это очень любопытно будет прочесть!
– произнесла она себе в нос. Ее тоже, как и Фатееву, несколько удивило это известие.
– Мы, вероятно, тут встретим много знакомого!
– прибавила она с своей обычной развязностью.

– Если он написал в своем романе про какую-нибудь другую женщину, я его задушу!
– сказала с улыбкой Фатеева.

– Все про вас и об вас!
– успокоил ее Павел.

– Что же, это роман у вас исторический?.. Я очень люблю романы исторические!
– произнесла m-lle Прыхина.

– Какой же исторический, когда все больше про Клеопатру Петровну! возразил ей Вихров.

– Ах, да, правда!
– спохватилась m-lle Прыхина.

Затем обе дамы как-то прекратили разговор об романе и стали рассказывать Павлу о самих себе.

– Что я натерпелась, друг мой, по приезде из Москвы, я тебе и сказать не могу, - начала Клеопатра Петровна.
– Вот если бы не Катишь, - прибавила она, указывая на Прыхину, - я, кажется, я с ума бы сошла.

– Что ж, - отвечала несколько стыдливо m-lle Прыхина, - любовь и дружба - это такие святые чувства, что заставят, я думаю, каждого сделать то же самое, что я сделала.

– Однако ты рисковала, что муж каждую минуту наговорит тебе грубостей, попросит, пожалуй, тебя уехать!

– Сделайте милость, никогда

бы он этого не осмелился сделать; я умею держать себя против всякого!.. Я все время ведь жила у нее, пока муж ее был жив!
– пояснила m-lle Прыхина Павлу.
– И вообразите себе, она сидит, сидит там у него, натерпится, настрадается, придет да так ко мне на грудь и упадет, на груди у меня и рыдает во всю ночь.

– Что же такое, собственно, происходило?
– спросил Вихров, не совсем понимавший, что такое говорит Прыхина.

– Происходило то...
– отвечала ему Фатеева, - когда Катя написала ко мне в Москву, разные приближенные госпожи, боясь моего возвращения, так успели его восстановить против меня, что, когда я приехала и вошла к нему, он не глядит на меня, не отвечает на мои слова, - каково мне было это вынести и сделать вид, что как будто бы я не замечаю ничего этого.

Дело, впрочем, не совсем было так, как рассказывала Клеопатра Петровна: Фатеев никогда ничего не говорил Прыхиной и не просил ее, чтобы жена к нему приехала, - это Прыхина все выдумала, чтобы спасти состояние для своей подруги, и поставила ту в такое положение, что, будь на месте Клеопатры Петровны другая женщина, она, может быть, и не вывернулась бы из него.

– Но, однако, я пересилила себя, - продолжала она, - села около него и начала ему говорить прямо, что он сделал против меня и почему такою я стала против него!.. Он это понял, расплакался немного; но все-таки до самой смерти не доверял мне ни в чем, ни одного лекарства не хотел принять из моих рук.

– Что же, боялся, что ты отравишь его?
– спросил Павел.

– Вероятно!

– А кто же лечил?
– спросил Павел.

– Тут доктор один из нашего городка, - отвечала Фатеева какой-то скороговоркой и как бы вспыхнув немного.

– Это новый обожатель Клеопатры Петровны, - пояснила Прыхина.

– Будто?
– спросил Павел не совсем довольным тоном.

– Что за вздор такой!
– произнесла с сердцем Клеопатра Петровна.

– Конечно, вздор; если бы не вздор, разве я стала бы говорить, оправдывалась Прыхина.

– Муж, однако, дал вам духовную на все имение, - заметил Вихров Фатеевой.

– Да бог с ним и с его духовной! По векселю и на свою седьмую часть я и без нее получила бы все имение!.. Я об этом ему ни слова и не говорила! Катишь и священник уж сказали ему о том.

– Я к нему тогда вошла, - начала m-lle Прыхина, очень довольная, кажется, возможностью рассказать о своих деяниях, - и прямо ему говорю: "Петр Ермолаевич, что, вы вашу жену намерены оставить без куска хлеба, за что, почему, как?" - просто к горлу к нему приступила. Ну, ему, как видно, знаете, все уже в жизни надоело. "Эх, говорит, давайте перо, я вам подпишу!". Батюшка-священник уже заранее написал завещание; принесли ему, он и подмахнул все состояние Клеопаше.

Такого рода проделки обеих этих госпож показались Вихрову не совсем красивыми, но он, разумеется, этого не высказал и заметил только Фатеевой: